«Давай за яйца-то дёрну»

(Об экономических заблуждениях марксизма. Начало здесь).

«Э, батенька, да вы в своем ёрничаньи совсем до похабщины докатились. Что это за заголовок? Не можете справиться с Марксом с помощью теории, так решили хамством победить, хотите на имени заслуженного человека дешевой популярности достичь, кликбейт сделать?» — скажет мне воображаемый оппонент. Я отвечу: «Во-первых, хамство это как раз средство из арсенала марксистов. Из теоретиков, претендующих на авторитетность, не было большего хама, чем Ленин, да и Маркс своих оппонентов обозвать какими-нибудь «филистерами» не брезговал. Во-вторых, где вы увидели в заголовке обсценную лексику? Яйца — хорошо известный продукт птицеводства, а «дёрну» в данном случае — не глагол».

Среди русских крестьян бытовала такая побасенка:

Ехал дед на телеге, вез дёрн. Навстречу шла бабка, несла корзинку яиц. Когда поравнялись, бабка и говорит:

– Дед, давай за яйца-то дёрну!

Вот об этом и поговорим.

Дёрн — верхний слой луговой почвы, покрытый травой, пронизанный переплетенными корнями. Иногда при сельскохозяйственных работах его удаляют, чтобы добраться до мягкой земли или просто выровнять участок. Вполне можно себе представить, что дед, герой этого крестьянского анекдота, срезав на своем участке дёрн, просто вез его на выброс, чтобы ссыпать в ближайший овраг. На то, чтобы удалить и погрузить на телегу дёрн, он затратил, скорее всего, немалый труд, но никакого рыночного значения это не имеет. Дёрн в данном случае — не товар, а отходы. Работа по удалению дёрна в будущем может окупиться, если на расчищенном участке посадят, например, картошку, а может и нет, если дед просто выровнял площадку перед домом, чтобы поставить там детские качели или лавочку. С точки зрения рынка трудозатраты деда при производстве дёрна равны нулю, он не планировал его продавать. Они так же ничтожны для экономики, как извержение вулкана на Юпитере или тяготы жизни Робинзона Крузо: энергии израсходовано много, но на народное хозяйство это никак не влияет, пока дело не дойдет до обмена.

Теперь рассмотрим деятельность бабки. Она несет корзинку с яйцами, причем не факт, что не продажу. Возможно, это гостинец родственникам, живущим по соседству (трансфер). В магазине это количество яиц стоило бы определенных денег, но бабка просто зашла в курятник и насобирала их из под наседок. Возможен и более радикальный вариант. В деревне, где вырос мой отец, селяне ходили на болота за яйцами диких птиц, так что себестоимость содержимого бабкиной корзинки как с точки зрения постоянного капитала (наличия курятника), так и переменного (променаду по болотным кочкам) тоже стремится к нулю.

Встретившись на дороге с дедом, бабка вдруг вспоминает, что ей нужно приподнять часть огорода, расположенную в низине, а для этого очень хорошо подойдет дёрн, который везет ей навстречу дед, собирающийся, судя по всему, от этих пластов земли избавиться. Вот она и предлагает обменять яйца на дёрн.

В этой бартерной сделке нет ни одного атома марксовой теории прибавочной стоимости, и нет, кстати говоря, ни копейки денег, в которые Маркс настойчиво переводит затраты труда в своем «Капитале». Возможно, дед провозился со своим дерном несколько часов, а бабка собрала яйца чаек на болоте за 15 минут, но деду выгодно избавиться от дёрна, да еще и получить за это корзинку яиц, которыми можно питаться неделю, а бабка яиц еще насобирает, ей нужен дерн, который сама она еще не скоро наковыряла бы. Где в этой сделке эквивалентный обмен результатами труда? Найти здесь такую пропорцию можно, разве что, применив какую-нибудь дьявольскую казуистику, на что Маркс был большой мастак, тогда как на самом деле здесь нет ничего, кроме смекалки, взаимной выгоды и понимания хозяйственных реалий. Более того, нет здесь и никаких кредитных отношений. Получив дёрн, бабка займется улучшением расположенных в низине грядок и продаст в результате больше, например, морковки, а дед вернется к земельным работам на своем участке, съев, возможно, для пробы пару яиц, скорее их закончит и скорее приступит к другой, более удобной для учета стандартными статистическими методами хозяйственной деятельности. О своей сделке они, может, и вспомнят на какой-нибудь вечеринке как о забавном происшествии, но иметь имущественных претензий друг к другу не будут.

Марксисты завопят, что этот пример высосан из пальца, но я отвечу, что из таких «частных случаев», которых они на дух не переносят, состоит существенная часть всемирной хозяйственной деятельности, по крайней мере игнорировать такие сделки профессиональным экономистам никак нельзя. Есть масса отраслей, где затраты и цены зависят не только от квалификации, возраста, пола, уровня образованности, религиозной принадлежности трудящихся, но и от изменений в законодательстве, трансферов, степени монополизации рынка, географического положения, логистики, изменений климата, наличия или отсутствия страховок, профсоюзов, мафии и множества других факторов. Например, гигантские, тысячепроцентные прибыли теневые предприниматели получают от продажи наркотиков, игорного бизнеса, скупки краденого (а украсть в наше время можно даже целую страну), финансовых пирамид и других затей, где трудозатраты почти не связаны с ценами. Говорить о том, что теневая экономика никак не влияет на «обычную» просто смешно. Мощные импульсы привносят в повседневные хозяйственные операции также войны, стихийные бедствия, эпидемии, национальные традиции, мода, идеологии и т.п.

Маркс всего этого видеть не желал, упорно доказывая, что в экономике единственным фактором обмена являются затраты труда. Это упрощение, приведшее его и всех нас к роковым последствиям, одним из первых заметил австрийский экономист Ойген фон Бём-Баверк, с идеями которого обязательно должен ознакомиться каждый, кто стремится относиться критически к любым теориям, сколь бы ни были авторитетны их авторы (к этому призывал и сам Маркс).

Ойген фон Бём-Баверк написал свою книгу «К завершению марксистской системы» вскоре после выхода в свет третьего тома «Капитала». Об этом речь пойдет ниже, а пока зададимся вопросом: сопоставимые ли это величины — всемирно известный Карл Маркс и «какой-то» Бём-Бавёрк?

Если так рассуждать, то всем известный Филипп Киркоров окажется большим авторитетом в музыке, чем, например, Н.Я. Мясковский, с произведениями которого даже не все ценители классики хорошо знакомы. Давайте попробуем опереться при оценке заслуженности на что-то более объективное, чем популярность.

Начнем с того, что Маркс не был профессиональным экономистом. Придумав свою всеохватывающую философию диалектического материализма, он, почему-то, счел ее не просто пропуском в любую сферу знаний, позволяющим ему на равных соперничать с лучшими специалистами. Свои методы он считал настолько превосходными, что мало о ком из ученых или политических деятелей пишет без высокомерия. Они, мол, все пропитаны мещанским, мелкобуржуазным духом, прислуживают правящим классам, а значит теории их не стоят выеденного яйца. При этом свой диплом философа Маркс получил экстерном, что свидетельствует отнюдь не о суперодаренности:

Окончив гимназию в Трире c хорошими отметками по немецкому, латинскому, греческому и французскому языкам, математике, Маркс поступил в университет, сначала — в Боннский, где проучился два семестра, потом — в Берлинский, где изучал юридические науки, историю, историю искусств и философию…

В 1841 году Карл Маркс окончил Берлинский университет экстерном, представив докторскую диссертацию под названием «Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура». Диссертацию он защитил в Йенском университете из-за материальных трудностей её защиты в Берлинском университете.

По-моему, если дипломная работа действительно хороша, ее с удовольствием зачтут хоть в Берлинском университете, хоть в Эдинбурге, хоть в Кембридже, хоть в Гарварде, хоть в Сорбонне. И что это у марксистов за мода — получать дипломы экстерном и назначать самих себя экспертами в областях, где они специалистами не являются? Маркс получил диплом экстерном, Ленин получил диплом экстерном, Орджоникидзе управлял индустриализацией огромной страны с дипломом фельдшера, а Сталин и вовсе без диплома обошелся.

Итак, Маркс менял университеты, менял факультеты, переехал в менее людный город, чтобы облегчить процедуру получения диплома… «Профессор околовсяческих наук» какой-то. В любом случае неоспоримо, что он начинал свою деятельность по исследованию производственных отношений как дилетант.

Бём-Бавёрка можно назвать профессиональным экономистом с гораздо большим основанием. Он хоть и закончил юридический факультет, но в годы обучения в Венском университете обратил на себя внимание профессора Карла Менгера, заинтересовавшего его экономической теорией. В дальнейшем Бём-Бавёрк сам стал профессором. Его учениками были Людвиг фон Мизес (звезда первой величины в экономике), Йозеф Шумпетер и Отто Бауэр. В 1907 году Бём-Баверк вступил в должность вице-президента, а в 1911 — президента Австрийской академии наук. Его смело можно считать вторым по значимости австрийским экономистом после Людвига фон Мизеса, а один из последователей, Джордж Рисмен даже писал, что сам Мизес мог бы счесть Бём-Баверка самым важным австрийским экономистом.

Конечно, для марксистов все перечисленные ученые авторитетами не являются (кроме, разве что, социал-демократа Отто Бауэра), скорее наоборот, это те самые злокозненные «буржуи» и «либерасты» по рецептам которых «развалили Советский Союз». Тогда, возможно, впечатление произведут сведения о государственной деятельности Бём-Бавёрка, который был не только теоретиком, но и не раз брал на себя ответственность за оздоровление экономики Цислейтании, — западной половины Австрии, — неоднократно занимая там пост министра финансов:

В 1873 году Австро-Венгрия пережила экономический кризис и биржевой крах 9 мая 1873 года. Империя оказалась в долгах с обесцененной валютой — австрийским гульденом. В 1892 г. была проведена денежная реформа. Скомпрометировавший себя гульден заменили австро-венгерской кроной. Существовавшие до введения новой валюты банкноты выкупались на треть за серебряные монеты, а на две трети за банкноты, которые обеспечивались золотом. В 1899 году правительство было вынуждено прекратить размен на золото. Весь мировой экономический кризис 1900—1903 годов Бём-Баверк занимал пост министра финансов одной из двух составных частей Австро-Венгрии Цислейтании. Во время кризиса в 1901 г. правительство приняло широкомасштабную программу инвестирования в общественные работы, строительство железных дорог, постройку зданий, телефонных и телеграфных линий. По завершении кризиса в парламент был направлен запрос на возобновление золотого стандарта (свободного обмена бумажных денег на золото). Во время пребывания Бём-Баверка в министерстве финансов появился закон о предоставлении субсидий и беспроцентных кредитов новосозданным предприятиям, по которому начинающий предприниматель мог получить из бюджета до трети необходимого капитала. Достигнутая относительная стабильность финансов позволила обеспечить доверие к австро-венгерской кроне и нормальное экономическое развитие до самого начала I мировой войны. В 1904 г. после тридцатилетнего перерыва государство смогло выйти на характерные для передовых государств мира темпы роста экономики. Было также достигнуто положительно сальдо торгового баланса (импорт составил 97 % от экспорта). Фактически после стабилизации финансового сектора в империи были обеспечены необходимые условия для ускорения модернизации: свободный рынок товаров и рабочей силы, стабильная денежная система, наличие крупных национальных и иностранных капиталов.

Также Бём-Баверк ввёл прогрессивное налогообложение, реформировал налоговую систему с введением подоходного налога, отменил существовавшую несколько столетий субсидию на сахар.

Будучи министром финансов одной из двух составных частей Габсбургской монархии был осмотрителен и консервативен. Йозеф Шумпетер, который охарактеризовал жизнь Бём-Баверка как «произведение искусства», отмечал, что на ответственном посту он проявлял «…безраздельную преданность своему делу, совершенное бескорыстие, широкие интеллектуальные интересы, широкий кругозор и подлинную простоту — и при всем этом он был полностью свободен от ханжества или какой-либо склонности к проповедям».

В знак признания заслуг Бём-Баверка в 1983 году его портрет был изображён на 100-шиллинговой банкноте.

Можно еще добавить, что правильнее было бы писать здесь не Бём-Баверк, а фон Бём-Баверк, поскольку его отец принадлежал к австрийской высшей знати, был вице-губернатором Моравии. Приставку к фамилии следует упомянуть не для того, чтобы подчеркнуть «безродность» Маркса, а чтобы показать, что Бём-Баверк был знаком с практикой управления государством с самого детства, был из тех, кто навыки администрирования в буквальном смысле унаследовал, был потомственным чиновником в лучшем смысле этого слова.

Можно как угодно относиться к методам Бём-Баверка, но не признавать его одним из самых авторитетных экономистов как среди теоретиков, так и среди практиков, не получится.

Знали ли марксисты о научной деятельности австрийского критика «Капитала»? Конечно, и поступали с автором и его неудобными для себя опровержениями так же, как и со всеми своими оппонентами — высмеивали, мол, что там может этот ваш Бём-Баверкишка против нашего великого Маркса? Тезисы, изложенные в книге «К завершению марксистской системы» критиковал, например, один из лидеров австрийских социал-демократов Рудольф Гильфердинг. Как и Бём-Баверк, он тоже стал министром финансов, только не благополучной Австрии, а незадачливой Веймарской республики, экономические «успехи» которой, приведшие к власти нацистов, хорошо известны. Гильфердинг закончил свои дни в гестаповской тюрьме, что очень печально, но авторитета ему как ученому не прибавляет.

Из российских экономистов теорию Бём-Баверка критиковал Н.И. Бухарин. Он был самым молодым в большевистской верхушке и, бессистемно начитавшись в тюрьмах и ссылках всевозможных модных книг, считался чуть ли не преемником Ленина на теоретическом поприще большевизма, т.е., как водится у марксистов, ученым экономистом он назначил себя сам, в чем несомненно является последователем своего вождя. В период с 1917 по 1924 гг. большевикам было не до экономики, но когда пришла пора наводить порядок в народном хозяйстве, потребовалась теоретическая база, и все взгляды снова устремились на Бухарина как на светоч, знатока экономических премудростей, как марксистских, так и западных. Что же он напридумывал? Как обычно бывало у большевиков, стал не заимствовать положительный опыт, а ругать:

Согласно Бухарину, целью всего исследования австрийской экономической школы является оправдание прибыли на капитал. По своей сути — это идеология буржуа, «уже выброшенного из производственного процесса, деградирующего буржуа» (sic) и точка зрения потребления.

«Рантье, интернациональный рантье, — писал Бухарин — нашёл в Бём-Баверке своего научного вождя, в его теории — научное орудие в борьбе не столько со стихийными силами капиталистического развития, сколько с всё более грозным рабочим движением. В лице Бём-Баверка мы критикуем, таким образом, это новое орудие».

Ну, ОК, а сам-то Бухарин как экономические проблемы своей страны решил? Да никак. Протянув время и почти загнав народное хозяйство в очередную голодовку, «любимец партии» (так называли его товарищи, хотя, говорят, в кулуарах было известно и другое прозвище — «Коля-балаболка») вынужден был в 1929 г. расписаться в собственном бессилии и отойти от дел. Сталинский «Великий перелом» погубил Бухарина как политика, а в 1938 г. он погиб в застенках НКВД уже в прямом смысле слова.

Получается, что и научная, и государственная карьеры Ойгена фон Бём-Баверка оказались более успешными, чем у Маркса, которого он критиковал, и чем у собственных критиков — Гильфердинга и Бухарина. По-моему, это достаточное основание для того, чтобы хотя бы поинтересоваться, а какие же недочеты обнаружил австрийский экономист в знаменитом «Капитале»?

Я не буду пересказывать все его исследование по двум причинам. Во-первых, в отличие от главного труда Маркса, книга Бём-Баверка очень лаконична, занимает около 80 страниц и каждый может осилить такое чтение самостоятельно. Во-вторых, австриец там критикует Маркса средствами самого Маркса, т.е. многие фрагменты текста требуют основательного знания самого трехтомного источника. Если приводить здесь полную аргументацию Бём-Баверка, то и без того небольшая вероятность того, что мой текст хоть кто-нибудь дочитает до конца, устремится к нулю. Поэтому из книги «К завершению марксистской системы» я выберу те фрагменты, которые воспринимаются без предварительной подготовки, на уровне здравого смысла.

В отличие от вечно хамящих и лицемерящих марксистов, австрийский экономист иронизирует над Марксом в начале книги весьма изящно:

Как писатель Карл Маркс был счастливым человеком, которому можно позавидовать. Никто не станет утверждать, что его произведения принадлежат к числу легко читаемых и легко понимаемых книг. Для большинства других книг значительно меньший балласт трудной диалектики и утомительных дедукций, оперирующих математическим снаряжением, явился бы непреодолимым препятствием на пути проникновения в широкую публику. Несмотря на это, Маркс стал апостолом для самых широких кругов, и как раз для таких кругов, призванием которых отнюдь не является чтение трудных книг. При этом его диалектическая аргументация отнюдь не обладала безусловно бесспорной силой и ясностью.

Перевожу с деликатного языка на «большевистский»: «Произведения Маркса — редкостная тягомотина. Непонятно на что он рассчитывал, когда утверждал, что они написаны для пролетариата, который, якобы, благодаря чтению «Капитала» должен убедиться в том, что его обманывают и что нужно брать власть в свои руки. Книги этого душнилы написаны таким тяжеловесным языком, что редкий читатель, даже специалист, доберется до середины, а если и продерется сквозь эти дебри, если и поймет о чем речь, если и хватит времени, терпения и квалификации разобраться, то увидит, что там еще и наврано».

И действительно, как рабочий, солдат, крестьянин могли хоть что-то понять в «Капитале», если были неграмотными или малограмотными? Интересна в этой связи запись из дневника офицера Николая Артабалевского, датируемая мартом 1917 г.:

<Фельдфебель доложил>, что из отпуска приехал стрелок. Осматривал его вещи, согласно приказа… Наткнулся на Маркса и Каутскаго. О Марксе я знаю только то, что его сочинения надо отбирать и представлять по начальству; о Каутском ровно ничего не знаю. Перелистав книгу, я спросил стрелка: — «Ну что же, ты все понял, что здесь написано?» — «Это не для нас, ваше высокоблагородие. Я неграмотный». — «Откуда они у тебя?» — «Цивильный в вагоне дал. Я не хотел брать и говорил ему, что неграмотный, а он говорит: возьми, в казарме есть кому почитать. Ну, я и взял». Стрелок был действительно неграмотный и как солдат — исправный.

Как видим, представления о сути нашумевшего (вот именно, разве что, нашумевшего, но бестолкового) учения Маркса не имеет не только рядовой, но и офицер. Вспоминается и эпизод из фильма «Бумбараш», где один из недалеких энтузиастов произносит, читая «Капитал», крылатую фразу: «Картинки и таблицы пропускаю, а в пролетарскую суть вникаю».

Бём-Баверк стал далеко не первым, кто увидел в работах Маркса противоречия:

Люди, принадлежащие к числу серьезнейших и достойнейших мыслителей в нашей науке, как Карл Книс, уже с первого же момента выдвинули то, правда, не легко принимаемое, не подкрепленное солидными аргументами обвинение, что теория Маркса уже в самых своих основах отличается противоречиями всякого рода — как логическими, так и противоречиями с действительностью.

Здесь следует обратить внимание на словосочетание «в нашей науке», которое встречается в рассматриваемой книге Бём-Баверка не раз. Этим он как бы намекает, что Маркс в экономике самозванец, что если бы он был профессиональным экономистом, то пользовался бы общепринятым арсеналом научных приемов, а не пытался бы применять к исследованию производственных отношений отмычки своего «диалектического материализма».

Дальше австрийский экономист, не мудрствуя лукаво, сразу берет быка за рога и выкладывает тезис, который собирается доказывать в своем критическом исследовании: первый том «Капитала» противоречит третьему. В 1867 г. Маркс утверждал, что единственной мерой стоимости является количество труда, затраченное на производство того или иного продукта, участвующего в экономическом обмене. Не сумев это обосновать в первой части своей работы, он пообещал разъяснить противоречия во второй, но так и не успел сделать это при жизни. Второй том собирал из черновиков уже Энгельс, издав его лишь в 1885 году (спустя 20 лет после первого!), но и там ответа на вопросы, которые выдвигали критики к изложенной в начальной книге «Капитала» теории прибавочной стоимости, не оказалось. Энгельс начал подготовку следующего, третьего тома, но на этот раз жизни не хватило уже ему: книга увидела свет в 1895 году, в год смерти самого марксова alter ego.

Однако третий том, все-таки, был издан, и, изучив его, серьезные экономисты (в том числе Бём-Баверк) обнаружили, что Маркс где-то успел «переобуться» и признал, что стоимость и цены зависят не только от количества вложенного труда, но и от других факторов, в частности от структуры капитала. Австрийский экономист в связи с этим пишет:

Закон стоимости претендует на то, что только количество труда определяет меновые отношения: факты показывают, что не одно только количество труда или однородные с ним факторы определяют меновые отношения. Эти оба положения относятся друг к другу как «да» и «нет», как утверждение и отрицание. Кто признает второе положение — а теория цен производства Маркса содержит это признание, — фактически отрицает первое. И если Маркс действительно думал, что он не противоречит ни себе, ни своему первому положению, то он ошибался благодаря грубому недосмотру…

Самый простой пример в столь ясном деле будет, пожалуй, самым лучшим. Говорят о действии орудий на броню кораблей, и кто-нибудь выставит положение, что степень разрушительного действия выстрела зависит исключительно от величины порохового заряда. Его прервут и будут доказывать ему на основании действительного опыта, с чем он шаг за шагом сам будет соглашаться, что действие выстрела зависит не только от количества пороха в заряде, но и от его силы, далее также от конструкции, длины и т.п. ствола орудия, затем от формы и твердости снаряда, далее — от расстояния объекта и, наконец, не в меньшей мере от толщины и крепости самой брони. И после того, как все это последовательно было им признано, наш человек сказал бы, что он все же прав в своем первоначальном утверждении, ибо, как выяснилось, указанный им фактор — количество пороха — все же оказывает определяющее влияние на действие выстрела, что, между прочим, вытекает из того, что при прочих равных условиях сила выстрела увеличивается вместе с силою порохового заряда, и наоборот…

Количества труда, влияния которого на меновую стоимость любых воспроизводимых благ никто не отрицает, указывают также еще и на другие определяющие основания стоимости и цены; он строит на исключительной роли количества труда как единственного определяющего основания меновых отношений на протяжении двух томов самые важные теоретические и практические выводы, строит свою теорию прибавочной стоимости и провозглашает анафему капиталистической общественной организации, и все это для того, чтобы в третьем томе развить теорию цен производства, которая фактически признает влияние еще и других определяющих оснований.

Здесь стоит обратить внимание на выделенную мной жирным фразу: провозглашает анафему капиталистической общественной организации. Думаю, именно с этого и стоит начинать критику марксовой экономической теории. Провозгласив неизбежность «диктатуры пролетариата» до начала изучения экономического материала, он попал в ловушку. Упорствуя в этом утверждении (а на момент своего первого серьезного экономического исследования, вышедшего в 1859 г., он «боролся за дело рабочего класса» уже 10 лет), Маркс вынужден был не исследовать вопрос, а подгонять задачу под готовый неправильный ответ. Это напоминает поведение обезьяны, для поимки которой охотник просветлил отверстие в скорлупе кокоса. Туда проходит расслабленная кисть руки, но не пролазит сжатая в кулак. Положив в такую полость банан, охотник ждет, когда обезьяна просунет руку внутрь и схватит лакомство. Разжать руку, чтобы освободиться, не приходит ей в голову. Она предпочитает быть пойманной с кокосом на кисти, чем расстаться с бананом.

Очень не хочется верить, что Маркс был глуп, как та обезьяна. Но тогда придется признать, что свое лжеучение он создал для того, чтобы обмануть пролетариат и руками рабочих расчистить путь к политической власти и материальным благам для себя и своих товарищей. Вот такая получается дилемма: либо глуп, либо коварен. В любом случае снимать с него ответственность за то, что натворили его последователи, я бы не стал. Если теория Маркса создана для того, чтобы целенаправленно ввести общественность в заблуждение, то большевистская революция — мошенничество в особо крупном размере. Если же результат его изысканий порожден научной недобросовестностью, неряшливостью, то события 1917 г. — преступная халатность, приведшая к массовой гибели людей.