II Съезд Советов и «Учредилка»
(Из серии «Джек Рид — «антисоветчик»)
Нигде, кроме книги Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир», мне не доводилось встречать «крамольную» (с большевистской точки зрения) мысль о том, что Советы не должны были подменять собой Учредительное собрание, выраженную так четко. Он пишет:
Согласно уставу Советов рабочих и солдатских депутатов, Всероссийский съезд должен был состояться в сентябре, но ЦИК не хотел созывать его на том основании, что до открытия Учредительного собрания оставалось всего два месяца, а к тому времени, как он намекал, Советы вообще должны будут сложить свои полномочия.
Добольшевистские Советы создавались в качестве контролирующего народного органа при Временном Правительстве (по крайней мере, так заявлялось) и, как видим, уже в сентябре 1917 г. считали свою миссию почти выполненной. Ленин же умудрился сдвинуть II Съезд Советов еще ближе к дате открытия Учредительного собрания и подменить первым второе, несмотря на вопиющую нелегитимность этого действия даже по меркам самих Советов (конкретнее об этом будет сказано ниже).
Идею о том, что Советы преступно подменили собой Учредительное собрание, в СССР умело и успешно затушевывали. Нас в школе на уроках истории учили примерно так: «В феврале 1917 года доведенные до отчаяния жители России (в лице Петрограда) прогнали глупого и жестокого царя. Сразу же возникло двоевластие. Хитрые буржуи, мучители рабочего класса, создали Временное правительство, но простой народ тоже был к тому времени политически подкован, и на этот обман не поддался. Рабочие и солдаты создал свои органы власти — Советы. Всю весну и все лето шла борьба между Временным правительством и Советами, но осенью нашлась сила, которая решила прекратить эту неопределенность и привести Советы к власти окончательно, отстранив совсем уж к тому времени обанкротившееся правительство Керенского. Этой силой были, конечно же, большевики. В ночь с 24 на 25 октября по старому стилю ими было проведено вооруженное восстание, которое закончилось полным успехом. Советская власть восторжествовала под лозунгами «Мир народам!», «Земля крестьянам!», «Заводы и фабрики рабочим!» <Далее скороговоркой> Но буржуазия не хотела смириться с поражением и провела вскоре якобы от имени народа какое-то нелепое Учредительное собрание, которое Ленин иначе как презрительно «Учредилкой» не называл. Там эксплуататоры хотели вернуть ненавистную власть царя, но большевики уже были сильны, разогнать «Учредилку» для них не составило труда. А теперь переходим к теме «Триумфальное шествие Советской власти по стране».
В наше же время любой добросовестный историк скажет, что идея созыва Учредительного собрания была сверхпопулярной, признаваемой после Февральской революции 1917 года всеми партиями и классами. Она родилась в первые дни марта в результате отречения Михаила Александровича и была выпестована политиками, стоявшими у истоков революции. Так что если тогдашние россияне и терпели все неурядицы 1917 года, то исключительно ради Учредительного собрания, которое, как барин из стихотворения Некрасова, «приедет и всех рассудит». Но у части революционеров, видимо, планы были другими: измотать население ожиданием и, когда включится хорошо знакомый механизм «лучше ужасный конец, чем ужас без конца», привести к власти своих «эффективных менеджеров».
Большевики понимали, что по крайней мере на словах отказываться от идеи Учредительного собрания нельзя. Их «популярность» и так держалась на скрытом терроре, а отрицание необходимости созыва «Учредилки» могло и вовсе поставить точку в их политической карьере. Оппоненты вполне могли счесть это за государственное преступление. Все-таки Ленин был каким-никаким юристом. В осенних статьях, посвященных подготовке вооруженного восстания, он утверждал, что только большевики способны гарантировать проведение Учредительного собрания как честного, подлинно общенародного законодательного действа. Даже после 25 октября он заявлял свою приверженность этой изначальной цели Февральской революции.
Вот и в книге Джона Рида прослеживается серьезное отношение к Учредительному собранию, хотя и с большевистскими оговорками:
Учредительное собрание — вещь, конечно, хорошая. Но ведь было же нечто определенное, во имя чего была совершена русская революция, во имя чего легли в братские могилы на Марсовом поле революционные мученики и что должно быть осуществлено во что бы то ни стало, независимо от того, будет ли созвано Учредительное собрание или нет: мир, земля крестьянам, рабочий контроль над производством.
Этот абзац прямо-таки по швам трещит от лукавства. Во-первых, имен таинственных жертв Февральской революции, похороненных на Марсовом поле, не назовет сейчас даже историк-специалист. Кто там лежит? Жертвы случайных пуль? Простые бойцы, исполнявшие приказы, которые им не до конца были понятны? Кто руководил февральским восстанием? Этого не знает никто. Известны только фамилии политиков, получивших власть от солдат и создавших новые государственные органы. В любом случае количество и состав жертв февральского восстания не идут ни в какое сравнение с потерями от Гражданской войны, разрухи и голода, которым обернулось восстание октябрьское.
Во-вторых, ни один из лозунгов «Мир народам!», «Земля крестьянам!», «Заводы и фабрики рабочим!» не был актуален в первые месяцы революции. Даже многие простые солдаты считали бесчестьем отказ от войны с Германией. Их только не устраивало плохое снабжение и замешательства в высшем командовании (после Февраля все это только ухудшалось). Крестьяне прекрасно понимали, что «черный передел» земли — беззаконие. Землевладельцы (помещики, купцы) тоже люди, единоверцы, сограждане. Многие из них содержат свои хозяйства в образцовом порядке, помогают земствам и общинам. Взять хотя бы обладателя имения Мелихово А.П. Чехова, которому «повезло» не дожить до революции 1917 года. Да и у семейства Ульяновых были свои поместья. Рабочие тоже вряд ли были готовы взять в свои руки контроль над производством. Человек, который 10-12 часов в день стоит у станка, не годится для обучения менеджменту или инженерному делу.
В-третьих, приход большевиков к власти ни одну из этих проблем не решил. «Похабный Брестский мир» аукнулся через 22 года Второй мировой войной, добавившей к миллионам погибших в Первой еще десятки миллионов. Землю крестьяне получили лишь на краткий миг, к тому же новая власть бесчисленными поборами неустанно напоминала о том, что в ответ ожидает море благодарности. И совсем уж смешно выглядит заявление о готовности Советской власти отдать заводы в руки рабочих. Рабочим не нужны заводы. Рабочим нужна полновесная зарплата, а вот с этим как раз случились неувязки, так что забастовочное движение в первые месяцы после прихода большевиков вспыхнуло с такой силой, какой не бывало, наверно, с 1905 года.
Одной из причин краха, который потерпело Учредительное собрание в России, Джон Рид считает промедления в его подготовке и созыве:
Учредительное собрание все откладывалось и откладывалось, возможно, что его отложат еще не раз до тех пор, пока народ не успокоится в такой мере, что, быть может, умерит свои требования!
Возможно… А возможно и потому, что Россия огромна. Даже во Франции в 1848 году на подготовку Учредительного собрания ушло, кажется, месяца 3. Но и это не главное. Простые, уголовные, шариковские решения, предложенные большевиками («Взять все, да и поделить!») не устраивали кадетов, меньшевиков и даже эсеров. Для последних, например, несмотря на террористическое прошлое, крупные землевладельцы были не «кровопийцами-помещиками» а согражданами, интересы которых тоже надо учесть. В конце-концов дворянство было главной движущей силой в российском государственном строительстве на протяжении столетий, можно бы было и уважить, несмотря на оставшиеся далеко в прошлом крепостнические перегибы (а у какой власти их нет?).
Как бы то ни было, граждане России отнеслись к выборам в Учредительное собрание очень ответственно. Выборы были свободными, всеобщими, тайными, все как полагается. Но большевики просто вытерли ноги о бюллетени избирателей, которые те же солдаты, например, бережно везли в столицу из окопов в запечатанных урнах. Соответствующая сюжетная линия в книге Артема Весёлого «Россия, кровью умытая» заканчивается тем, что бумага с «солдатскими голосами» идет на обертку для рыбы на базаре.
Джон Рид переживает и по поводу того, что имущие классы могли разогнать Учредительное собрание, если там вдруг слишком сильны окажутся позиции большевиков. Магнат Лианозов сказал в интервью американскому журналисту:
…если, например, Учредительное собрание проявит какие-либо утопические тенденции, его можно будет разогнать силой оружия.
Получилось наоборот: большевики, не увидев в выборных списках своего преобладания, поступили в точности по рецепту реакционера Лианозова — разогнали Учредительное собрание силой. «Как аукнется, так и откликнется», «Кто сильнее, тот и прав», «Око за око, зуб за зуб», «Кто девушку ужинает, тот ее и танцует». Надежные, известные со времен древневосточных деспотий и «узаконенные» Макиавелли правила. Непонятно только, причем здесь борьба за счастье трудящихся и социальную справедливость, демократия, марксизм и прочее большевистское словоблудие.
Российская общественность, обеспокоенная созывом II Съезда Советов накануне Учредительного собрания, забеспокоилась. Джон Рид пишет:
Напыщенные резолюции против съезда, заявления о том, что демократия не допустит его открытия перед самым Учредительным собранием, протесты представителей от фронтов, от земского союза, от крестьянского союза, от союза казачьих войск, от союза офицеров, от союза георгиевских кавалеров, от «батальонов смерти»… Совет Российской республики тоже единогласно выражал неодобрение. Весь огромный аппарат, созданный Мартовской революцией в России, изо всех сил работал, чтобы не допустить съезда Советов.
Уберите из этого абзаца уничижительное словечко «напыщенные», и получится ясная аргументация в пользу Учредительного собрания, против авантюры большевиков. Огромное количество людей, а не горстка «злокозненных буржуев», протестует, говорит большевикам: «Вы затеяли не дело!». Здесь применен и еще один подленький пропагандистский прием: мол, малочисленные большевики не боятся вступить в противоборство с «огромным аппаратом», и выходят победителями, как в случае с библейскими Давидом и Голиафом. Но это не «аппарат», это простые люди, ваши соотечественники: крестьяне, сельские врачи и учителя, казаки, солдаты-герои войны, а вы им козью морду…
Но это потом, а пока, накануне своего самовольного II Съезда Советов, большевики «мамой клянутся», что не они, а «силы реакции» хотят разгона законодательного органа. Джон Рид приводит выдержку из газеты «Рабочий и солдат» (так в те недели называлась временно запрещенная «Правда») от 17 октября:
Корниловщина не дремлет. Поддерживаемые всей буржуазией, корниловцы открыто готовятся к срыву Учредительного собрания.
Какое лицемерие! И это я не про угрозу срыва, а про еще один подлый прием, которым была пронизана осенняя пропаганда большевиков — называть всех своих политических оппонентов «корниловцами». Даже Керенский, пресекший корниловское выступление, в конце концов превратился у них в корниловца. Если бы Корниловского мятежа не было, его стоило бы придумать. После его «подавления» имя арестованного генерала превратилось в отличное пугало, ярлык, который можно было навесить на любого неугодного, как, кстати, и словечко «черносотенец». «Черной сотни», свирепствовавшей в годы революции 1905-1907 гг., уж и след простыл, а вот полезный ярлычок, закрепленный в массовом сознании, бережно хранится.
Джон Рид не скрывает, что до своего прихода к власти большевики были уверены в своей победе не только в Советах, но и на выборах в Учредительное собрание:
Один крестьянин рассказал о беспорядках в Твери, которые, по его словам, были вызваны арестом земельных комитетов. «Этот Керенский только покрывает помещиков! — кричал он.— Они знают, что Учредительное собрание все равно отнимет у них землю, и потому хотят сорвать его!» … Затем поднялся высокий худощавый молодой солдат с горящими глазами. Его встретили восторженными аплодисментами. То был Чудновский, который считался убитым в июльском наступлении, а теперь точно воскрес из мертвых. «Солдатская масса больше не доверяет своим офицерам. Нас предают даже армейские комитеты: они отказываются созывать заседания нашего Совета… Солдатская масса требует, чтобы Учредительное собрание было открыто точно в срок, на который оно назначено, и тот, кто попробует отложить его, будет проклят — и проклят не только платонически, потому что у армии еще есть пушки…»
Он говорил о том, с каким ожесточением проходили в Пятой армии выборы в Учредительное собрание. «Офицеры, особенно меньшевики и эсеры, нарочно стараются подводить большевиков под пули. Наших газет не пропускают в окопы, наших ораторов арестовывают!..»
Даже в самый канун своего вооруженного выступления большевики объявляли заботу об Учредительном собрании одним из своих главных приоритетов:
Утром во вторник 6 ноября (24 октября) весь город был взбудоражен появившимся на улицах обращением, которое подписал «Военно-революционный комитет при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов»: «К населению Петрограда. Граждане! Контрреволюция подняла свою преступную голову. Корниловцы мобилизуют силы, чтобы раздавить Всероссийский съезд Советов и сорвать Учредительное собрание. Одновременно погромщики могут попытаться вызвать на улицах Петрограда смуту и резню. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов берет на себя охрану революционного порядка от контрреволюционных и погромных покушений. Гарнизон Петрограда не допустит никаких насилий и бесчинств. Население призывается задерживать хулиганов и черносотенных агитаторов и доставлять их комиссарам Совета в близлежащую войсковую часть.
Между тем оппоненты большевиков к концу осени 1917 г. были уверены, что сторонники Ленина не получат в Учредительном собрании большинства, и это Джон Рид тоже не скрывает от своих читателей:
В коридоре мне встретился профессор Шацкий, очень влиятельный в кадетских кругах господин с крысиным лицом, в изящном сюртуке. Я спросил его, что он думает о большевистском выступлении, о котором столько говорят. Он пожал плечами и усмехнулся.
«Это скоты, сволочь,— ответил он.— Они не посмеют, а если и посмеют, то мы им покажем!… С нашей точки зрения, это даже не плохо, потому что они провалятся со своим выступлением и не будут иметь никакой силы в Учредительном собрании…
Но, дорогой сэр, позвольте мне вкратце обрисовать вам мой план организации нового правительства, который будет предложен Учредительному собранию. Видите ли, я председатель комиссии, образованной Советом республики совместно с Временным правительством для выработки конституционного проекта… У нас будет двухпалатное законодательное собрание, такое же, как у вас, в Соединенных Штатах. Нижняя палата будет состоять из представителей мест, а верхняя — из представителей свободных профессий, земств, кооперативов и профессиональных союзов…»
Довольно смелое признание для просоветской книги, тем более, что так и получится: в Учредительном собрании у большевиков большинства не будет. Для затушевки неприятной правды в очередной раз применяются ярлыки («крысиное лицо»), грубая лексика и акцентирование внимания на прожектерстве собеседника.
А вот передавая слова Керенского, прозвучавшие 24 октября в Мариинском дворце, Джон Рид не кривит душой, пишет объективно:
«В действительности,— продолжал Керенский,— это есть попытка поднять чернь против существующего порядка, сорвать Учредительное собрание и раскрыть русский фронт перед сплоченными полками железного кулака Вильгельма. Я говорю с совершенным сознанием «чернь», потому что вся сознательная демократия и ее ЦИК, всеармейские организации, все, чем гордится и должна гордиться свободная Россия, — разум, совесть и честь великой русской демократии протестуют против этого…»
(Не отсюда ли скоммуниздили лозунг «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи»?)
Так и получилось: Учредительное собрание было сорвано, добольшевистский ЦИК итоги вооруженного восстания не признал, хотя волей-неволей открывать II Съезд Советов пришлось поставленному перед фактом «февральскому призыву»:
Было уже за полночь, когда Гоц занял председательское место, а на ораторскую трибуну в напряженной, казавшейся мне почти угрожающей тишине поднялся Дан.
«Переживаемый момент окрашен в самые трагические тона,— заговорил он.— Враг стоит на путях к Петрограду, силы демократии пытаются организовать сопротивление, а в это время мы ждем кровопролития на улицах столицы и голод угрожает погубить не только наше правительство, но и самую революцию…
Массы измучены и болезненно настроены; они потеряли интерес к революции. Если большевики начнут что бы то ни было, то это будет гибелью революции… (Возгласы: «Ложь!») Контрреволюционеры только ждут большевиков, чтобы приступить к погромам и убийствам… Если произойдет хоть какое-нибудь выступление, то Учредительного собрания не будет… (Крики: «Ложь! Позор!»)» … После этого старый ЦИК покидает трибуны и его место занимают Троцкий, Каменев, Луначарский, Коллонтай, Ногин… Весь зал встает, гремя рукоплесканиями. Как высоко взлетели они, эти большевики,— от непризнанной и всеми гонимой секты всего четыре месяца назад и до величайшего положения рулевых великой России, охваченной бурей восстания.
После ухода старого ЦИКа вопрос об Учредительном собрании мгновенно перемещается в конец повестки дня:
В порядке дня, сообщает Каменев, значится: во-первых, вопрос об организации власти, во-вторых, вопрос о войне и мире и, в-третьих, вопрос об Учредительном собрании. … Мартов попросил слова и прохрипел: «Гражданская война началась, товарищи!» … Трудовик Кучин, делегат XII армии: «Я послан сюда только для информации. Я немедленно возвращаюсь на фронт, где все армейские комитеты твердо уверены, что захват власти Советами за три недели до открытия Учредительного собрания есть нож в спину армии и преступление перед народом!» … Выступает Хинчук — офицер с рыжеватой острой бородкой, с мягкой и убедительной речью: «Я говорю от имени фронтовых делегатов. Армия недостаточно представлена на этом съезде, и, кроме того, она не считает съезд Советов необходимым в настоящий момент, то есть всего за три недели до открытия Учредительного собрания…» Бурные, все нарастающие крики и топот.
Можно сколько угодно рассуждать о том, что делегаты Кучин и Хинчук не были представителями трудящихся масс, но с Мартовым трудно не согласиться: гражданская война была развязана именно в эти минуты.
Джон Рид оказался одним из немногих, кто детально описал, как собрание покидали авторитетные, зарекомендовавшие себя в предыдущие месяцы революционеры, превращая его в сходку непонятно откуда взявшихся темных личностей. Есть в книге, кстати, и сомнения по поводу правомочности делегатов II Съезда Советов:
Напротив зала находилась мандатная комиссия съезда Советов. Я стоял в этой комнате и глядел на прибывавших делегатов — дюжих бородатых солдат, рабочих в черных блузах, длиннобородых крестьян. Работавшая в комиссии девушка, член плехановской группы «Единство», презрительно усмехалась. «Совсем не та публика, что на первом съезде,— заметила она.— Какой грубый и отсталый народ! Темные люди…»
Это была правда. Революция всколыхнула Россию до самых глубин, и теперь на поверхность всплыли низы. Мандатная комиссия, назначенная старым ЦИК, отводила одного делегата за другим под тем предлогом, что они были избраны незаконно. Но член большевистского Центрального Комитета Кара- хан только посмеивался. «Ничего,— говорил он,— когда начнется съезд, вы все сядете на свои места…»
То есть не исключено, что зал, в котором проходил II Съезд Советов, принявший открытым голосованием судьбоносные для России решения, был заполнен случайными людьми, особенно после того, как его покинули делегации организованной демократии?!
Чем все закончилось, мы знаем:
Аргументация Ленина была проста. «Скажите откровенно, вы, крестьяне, которым мы отдали помещичьи земли <на самом деле крестьяне земли забрали сами летом и осенью 1917 года, а большевики этот грабежи лишь объявили законным>: неужели вы теперь хотите помешать рабочим захватить контроль над производством? Ведь это классовая борьба. Помещики, разумеется, борются с крестьянами, а фабриканты борются с рабочими. Неужели вы хотите довести до раскола в рядах пролетариата? На какой стороне вы хотите быть? … Советы являются наиболее совершенным представительством народа,— как того, который работает на заводах и в рудниках, так и того, который работает на полях. Всякий, кто пытается подорвать Советы, повинен в антидемократических контрреволюционных действиях. И я позволю себе заметить вам, товарищи правые эсеры, и вам, господа кадеты, что если Учредительное собрание попытается разрушить Советы, то мы этого Учредительному собранию не позволим!»
И не позволили.
Надо отдать должное гражданам России. В истощенной стране, под дулами большевистских головорезов они до последней возможности боролись за Учредительное собрание. Об этом хорошо рассказал, например, Э. Радзинский. В книге Джона Рида такие примеры тоже приводятся:
Александра Коллонтай, назначенная 13 ноября (31 октября) комиссаром социального обеспечения, была в министерстве встречена забастовкой; на работу вышло всего сорок служащих.
Это крайне тяжело отразилось на всей бедноте крупных городских центров и на лицах, содержавшихся в приютах и благотворительных учреждениях,— все они попали в безвыходное положение. Здание министерства осаждали делегации голодающих калек и сирот с бледными, истощенными лицами. Коллонтай, вся в слезах, велела арестовать забастовщиков и не выпускала их до тех пор, пока они не отдали ключей от ее кабинета и сейфа. Но когда она получила эти ключи, выяснилось, что ее предшественница, графиня Панина, скрылась со всеми фондами. Графиня отказалась сдавать их кому бы то ни было, кроме Учредительного собрания.
Опять тут подленькая попытка обвинить графиню в страданиях голодающих, но эта женщина, видимо, была из тех, кто помнил как похорошела госпожа Коллонтай после захвата большевиками особняка Кшесинской.
В одном из первых абзацев «Десяти дней…» Джон Рид пишет:
Если до Ноябрьской революции большевики боролись за Учредительное собрание, то почему впоследствии они разогнали его силою оружия? И если до того момента, как большевистская опасность стала явной, буржуазия выступала против Учредительного собрания, то почему же впоследствии она стала его поборницей?
Ответов на эти вопросы я в книге «Десять дней, которые потрясли мир» не нашел. По крайней мере никакой интерпретации эпизода, заканчивающегося словами «Караул устал», там нет, хотя автор на тот момент еще находился в России.
Учредительное собрание могло бы стать единственным итогом революции, делающим ее более-менее легитимной, в том числе с точки зрения международного права. Если оно не доведено до конца, ответственность несет политическая сила, которой досталась власть на момент начала его работы, и в случае неудачи Учредительного собрания власть эта автоматически становится нелегитимной.