Джек Рид — «антисоветчик»

Заголовок на этот раз навеян названием фильма времен Перестройки — «Джек Восьмёркин — «американец», вышедшего на экраны в 1988 г. Речь в очередной раз пойдет об американском писателе Джоне Риде, авторе книги «Десять дней, которые потрясли мир». Он, кстати, тоже Джек, так иногда его называли близкие.

Почему «антисоветчик»? Потому что слово в кавычках принято интерпретировать как противоположное по значению. И правда, какой же он антисоветчик, если его репортаж о большевистской революции получил высокую оценку самого Николая Ленина! С другой стороны, если кавычки убрать, утверждение не потеряет своей истинности. Андрей Вознесенский писал о таких ситуациях:

Принесите бокалы силезские, Из поющего хрусталя, Ведешь влево - поют «Марсельезу», Ну а вправо - «Храни короля!»

Так же и с книгой Джона Рида об Октябрьской революции: если знать, что там есть антисоветский контент, он находится без труда, да такой ядреный, что диву даешься, как столько поколений цензоров дозволяли печатать это издание в СССР огромными тиражами.

Очень может быть, что эта книга так и задумывалась — как чемодан с двойным дном или карандаш со стирательной резинкой на противоположном конце: годится как для воспевания пролетарского государства, так и для ниспровержения.

Еще одним секретом книги Рида можно считать приложения — документы, привезенные писателем из революционного Петрограда (сводки, бланки, листовки, плакаты). Если печатать книгу без них, получится более-менее похвала большевизму, если с ними — что-то весьма близкое к обвинению.

В общем, тут не объяснять, тут показывать надо.

Первое, что бросается в глаза при чтении «Десяти дней…» —  произведение не похоже на то, что Рид писал раньше, причем очень сильно не похоже. Если «Восставшая Мексика» представляет собой бытовые зарисовки с фронта, напоминающие, кстати, «Конармию» И. Бабеля, то книга про российскую революцию начинается с теоретических рассуждений о том, что произошло в России с февраля по сентябрь 1917 года, когда там оказался американский писатель.

По стилистике эта вводная часть похожа на статьи из газеты «Известия» и русскоязычные брошюры революционных месяцев. Джон Рид даже к концу своего первого пребывания в России знал русский не слишком хорошо, а тут такие сложные предложения, такие обороты, которыми не каждый носитель догадается украсить свою речь. Складывается впечатление, что «Десять дней, которые потрясли мир» переведены не с английского на русский, а с русского на английский.

Вот пример, показавшийся мне наиболее ярким. Джон Рид описывает, как колонна хорошо одетой публики идет выразить свое недовольство большевиками к Зимнему дворцу и упирается в пикет вооруженных матросов, препятствующих проходу. После перепалки и угроз разогнать демонстрацию прикладами, кто-то из манифестантов кричит:

– Товарищи и граждане!… Против нас применяют грубую силу! Мы не можем допустить, чтобы руки этих темных людей были запятнаны нашей невинной кровью! Быть расстрелянными этими стрелочниками — ниже нашего достоинства. (Что он понимал под словом «стрелочники», я так и не понял).

Этот же фрагмент из английского оригинала:

“Comrades and citizens!” he said. “Force is being used against us! We cannot have our innocent blood upon the hands of these ignorant men! It is beneath our dignity to be shot down here in the street by switchmen”. (What he meant by “switchmen” I never discovered).

Представим себе американца, прибывшего в Россию 2 месяца назад и русский язык до этого не изучавшего (да даже и изучавшего). Слово «стрелочник» в английском языке относится к специфическому лексикону железнодорожников. Услышав его и не сумев перевести, американец скорее всего просто проигнорировал бы, и так уловив общую суть разговора. Если при американце был переводчик, он незамедлительно объяснил бы, что «стрелочник» по-русски это не только switchmen, а еще и тот, кого назначили виноватым за чужие прегрешения. Русские очень любят посвящать иностранцев в такие тонкости, и толмач вряд ли упустил бы возможность растолковать иностранцу, особенно журналисту, такой оборот. Если же такого толкователя по близости не нашлось, любознательный Рид обязательно спросил бы кого-нибудь из русских товарищей, почему вооруженного матроса назвали стрелочником. Он же решил использовать этот оборот в книге, которую будут читать американцы. Растолковать же это у нас может первый встречный.

Теперь представим, что, напротив, некий русскоязычный пропагандист подготовил этот фрагмент для будущей книги Джона Рида, которую хоть и планировали изначально издать для англоязычной публики, но предназначалась-то она в первую очередь для русскоязычных. Увлекшись смачной сценой, безымянный «литературный негр» вдруг понимает, что в ней есть простонародная идиома, значение которой американец никак не может знать. Вот и делается оговорка, мол, откуда это «я, Джон Рид», могу знать что такое «стрелочник». Если бы это слово употребил увлекшийся переводчик, прием прошел бы на ура, но редакторам так захотелось вставить в книгу эту эмоциональную тираду от лица автора, что не удержались, несмотря на «торчащие уши».

Иногда в книге Джона Рида чуть ли не дословно цитируются материалы газеты «Известия», где, например, в № от 10 марта 1917 г. есть такие слова:

Одним из самых тяжелых явлений настоящей зимы были эти ужасные хвосты сотен и тысяч людей бедного люда, когда на морозе, часто заметаемые вьюгой, и женщины, и дети, и старики, и старухи, больные и здоровые, — тысячами стояли они у булочных, у лавок, у яичных, у мясных, у чайных магазинов, везде и всюду, часами дожидаясь в очереди, чтобы получить несчастные фунт-два продукта, чтобы хоть как нибудь прокормить себя и семью. Приходилось видать рыдающих матерей, которые по полдня не могли уйти к своим оставленным на произвол судьбы дома детям. В очередь становились с вечера; были лица, нажившие смертельные болезни на вьюге и морозе. Правда, эти хвосты были первыми своеобразными вольными клубами улицы, где на все лады обсуждались злободневные вопросы, где ругалась и критиковалась позорная, преступная власть старого порядка.

«Десять дней…» вторят им:

Возвращаясь домой с митинга, затянувшегося на всю ночь, я видел, как перед дверями магазина еще до рассвета начал образовываться «хвост», главным образом из женщин; многие из них держали на руках грудных детей… Россия начала приобретать эту способность в царствование Николая «благословенного», еще в 1915 году — и с тех пор «хвосты» появлялись время от времени, пока к лету 1917 года окончательно не вошли в порядок вещей. Подумайте, каково было этим плохо одетым людям выстаивать целые дни напролет на скованных и выбеленных морозом петроградских улицах в ужасную русскую зиму! Я прислушивался к разговорам в хлебных очередях. Сквозь удивительное добродушие русской толпы время от времени прорывались горькие, желчные ноты недовольства…

Обратим внимание на саркастическое величание Николая II «благословенным». Так мог сказать только житель России, где Романовых не ругал только ленивый. Риду же эта династия ничего плохого не сделала, так что для него уместнее было бы выразиться нейтрально, например, «в царствование ненавидимого здесь Николая II». Да и ироничный контекст слова «благословенный» для английского языка вряд ли свойственен, если там вообще есть что-то подобное.

Еще один нюанс, выдающий соавторов «Десяти дней…» — упоминание «нелепого памятника работы Трубецкого». Речь идет, конечно же, о знаменитом монументе, установленном в память об Александре III на Знаменской площади. Говорить о нем иронично мог только бывалый житель Петрограда, где шутка со словами «комод-бегемот-обормот» была в ходу. Приезжий же американец вряд ли выделил бы этот памятник среди других многочисленных конных статуй российской столицы, тем более, что проезжал мимо него когда уже стемнело. По крайней мере, следовало бы объяснить заокеанским читателям, почему памятник нелепый и нелюбимый.

Таких мелких наблюдений в книге можно найти много. Это позволяет предположить, что «Джон Рид» в данном случае — коллективный автор. Конечно, и сам американский писатель был одним из непосредственных создателей «своих» «Десяти дней…». Думаю, ему там принадлежит от 40 до 60% текста.

Перейдем теперь непосредственно к ридовской антисоветчине.

(Продолжение следует)