О чем поют пеоны

Сегодня, 3-го марта, в России отмечается очередная годовщина отмены крепостного права <материал публикую 4-го, но писать начал накануне>. В этот день, я обычно вспоминаю строфу из известной поэмы Н.А. Некрасова:

Распалась цепь великая, Распалась и ударила, — Одним концом по барину, Другим — по мужику.

Да, мужики (крестьяне-земледельцы) тоже не понимали в 1861 г., чего от них хотят реформаторы (спойлер, если судить по результату: чтобы и духу их на этой территории не было). Освобождаемые крепостные сами предлагали ничего не менять в земельных отношениях из принципа «как бы не стало хуже». Принято считать, что хуже не стало, хотя социальная напряженность, все-таки, вылилась через два поколения в небывало мощную и при этом разрушительную революцию. Реформа Александра II скорее загнала болезнь вглубь, чем исцелила страну.

На этом можно было бы и остановиться, но сейчас я читаю книгу Джона Рида «Восставшая Мексика», которая позволяет взглянуть на взаимоотношения земледельцев и землевладельцев в России в необычном ракурсе. Там, за океаном, все в том же 1917 тоже шла революция, в ходе которой пылали все те же барские усадьбы (по-мексикански каза гранде), разграбляемые все теми же «доведенными до отчаяния крестьянами», по-мексикански пеонами. (Замечу, что по мере чтения хотелось произвести слово «пеон» от слова «певун», очень уж много они там поют, да еще и песни экспромтом сочиняют по любому поводу, совсем как древнегреческие аэды или казахские акыны. К тому же пеон - это не только батрак в Латинской Америке, но и стихотворный размен. Ограничился тем, что вынес это наблюдение в заголовок).

Джон Рид замечает, что пеоны делилась на pacificos (мирных), которые предпочитали вести веками сложившийся земледельческий образ жизни, и партизан, которые, напротив, с удовольствием уходили в отряды таких знаменитых, скажем по-русски, атаманов, как Вилья и Сапата, тем более, что Сапату и звали-то как нашего Пугачева — Эмилианом. Многие бедняки становились боевиками из идейных соображений, но и любители пожить «хорошо, но мало» в этих рядах встречались нередко:

— Да, — сказал Фернандо, — …У нас встанет весь народ. Нам не нужна армия. Народ будет сражаться за свои семьи, за своих жен.

— А вы за что сражаетесь? — спросил я. Хуан Санчес, знаменосец, удивленно посмотрел на меня.

— Да ведь сражаться хорошо. Не надо работать в рудниках…

Кстати, песня группы ABBA Fernando посвящена этим мексиканским событиям и, судя по некоторым образам (барабанный бой, костер, имя заглавного героя), написана по мотивам вышеназванной книги Джона Рида.

Партизаны Вильи, судя по описанию американского журналиста, проводили время в походах довольно весело. Могли устроить, например, танцы до утра в разграбленной усадьбе, совсем как в советском фильме «Свадьба в Малиновке», да и вообще трудно удержаться от аналогий с нашими «зелеными», вроде войска батьки Махно. Мексиканские вожди — выходцы из простого народа, совсем как товарищ Сталин. Вилья, кстати несколько месяцев посидел в тюрьме, куда попал не умевшим ни читать ни писать, а освободился на удивление грамотным. Напоминает судьбу другого, германского самообразовавшегося товарища, который за несколько месяцев тюремного заключения умудрился написать толстенную книгу. Да, товарища, потому что Гитлер, прежде чем основать свою печально известную «рабочую партию» и написать печально известную книгу, успел посражаться… в рядах большевиков во время Баварской революции.

Если Вилья до конца жизни так и остался пеоном, чем даже гордился (он по нашим понятиям представлял собой что-то среднее между Чапаевым и Махно), то Сапата происходил из семьи зажиточных селян, хотя образования, даже такого, тюремного, как Вилья, не получил. Ему, правда, приписывается афоризм «Невежество и мракобесие никогда не создавали ничего, кроме толп рабов для тирании», но это он в первую очередь о католической религии. Ненависть к христианской церкви — отличительный признак людей его круга.

Тем не менее, не следует торопиться записывать Сапату совсем уж в бандиты. Подростком он остался без отца и вынужден был, так толком и не успев поучиться в школе, заниматься материальным обеспечением большой семьи. Это у него неплохо получалось, и вообще он был талантливым и знал себе цену. Англоязычная Википедия сообщает:

Эмилиано был предприимчивым и купил стадо мулов, чтобы возить кукурузу с ферм в город и кирпичи в асьенду Чинамека; он также был успешным фермером, выращивая арбузы как товарную культуру. Он был искусным наездником и участвовал в родео и скачках, а также в бое быков верхом на лошади. Эти навыки наездника принесли ему работу тренера лошадей у ​​зятя Порфирио Диаса <тогдашнего мексиканского диктатора>, Игнасио де ла Торре и Миера, у которого неподалеку была большая сахарная асьенда (поместье).

Как ни странно, англоязычная Википедия сообщает о Сапате гораздо больше подробностей, чем русскоязычная, хотя должно быть наоборот: по традиции, оставшейся с советских времен, отечественные историки довольно много места уделяют повествованиям о революционерах. Из англоязычной версии можно узнать и о первых шагах Сапаты на поприще борьбы за справедливость:

<Городок Аненекуилько, в котором родился Сапата> имел долгую историю протестов против того, что местные асьенды отнимали земли у членов общины, и его лидеры собирали документы колониальной эпохи об их правах на землю, чтобы доказать свои претензии. Часть колониальной документации была на науатле <язык тамошних индейцев>, с современными переводами на испанский язык для использования в судебных делах в испанских судах.

Члены общины в Аненекуилько, включая Сапату, добивались возмещения ущерба от захватов земель. В 1892 году делегация имела аудиенцию у Диаса, который при вмешательстве адвоката согласился выслушать их. Хотя Диас и обещал благосклонно отнестись к их петиции, он арестовал их, а Сапата был призван в Федеральную армию.

На этом мы прощаемся с колоритными фигурами Вильи и Сапаты. Подробнее и в красках их биографии можно узнать, например, из эпических фильмов Федора Бондарчука «Мексика в огне» и «Красные колокола», снятых в советские годы. Там есть даже довольно крутые по тогдашним временам постельные сцены. Сам я смотрел эти кинокартины в несознательном возрасте, почти ничего не запомнил, так что планирую посмотреть на днях, раз уж всерьез заинтересовался Мексиканской революцией. Но сейчас время перейти к предметам более абстрактным.

Вы, читатель, ничего не заметили в вышеприведенной цитате о том, как Эмилиано Сапата боролся за права пеонов на отторгнутые земли? Если нет, то не расстраивайтесь, исторические тексты так нашпигованы пассажами на тему «эксплуатировали, эксплуатировали, да не выэксплуатировали», что понять суть конфликтов между «богатыми» и «бедными» получается не сразу и не всегда. Меня в этих абзацах изумило отсутствие упоминаний о крепостном праве.

Получается, что в Мексике жили-были свободные колонисты, поселившиеся там чуть ли не во времена Христофора Колумба. Земля была поделена между ними, сведения о межевании занесены в государственный реестр. Участниками этих земельных отношений были и индейцы, так что часть документов была составлена и на местных языках. Жадные и хитрые плантаторы правдами и неправдами со временем «отжали» земли у мелких собственников, чем в конце концов спровоцировали революцию. Картина типичная, характерная для множества стран, начиная с Древнего Рима, но главное здесь то, что крепостничество и его пережитки не были существенным фактором в политической жизни Мексики к началу XX века. К тому же и отменили там это безобразие аж в 1824 году, когда у нас то же самое безуспешно попытались сделать декабристы.

А как было дело в России? Начало совпадает с мексиканским. Свободные колонисты заняли земли между Балтикой, Черным морем и Уралом. (Ну не считать же, в самом деле, что русские произошли от особой породы местных морозоустойчивых обезьян). Дальше начинаются расхождения. Датируется колонизация Восточно-Европейской равнины не 500, а 1000-летней давностью, т.е. к моменту открытия Америки Колумбом русские крестьяне были уже более-менее закрепощены, лишены права собственности на землю. Потом этот процесс только усиливался и выкристаллизовывался. К моменту правления Екатерины II все уже было предельно ясно: есть помещик, которому принадлежит земля, и есть крестьяне, которым он отдает ее часть в обмен на оброк и/или барщину. Причем отдает не конкретным семьям, а общине, мол, это мое, это ваше, делите между собой как хотите. В этих условиях уже невозможно понять, когда, у кого и в каком объеме помещик и его предки отняли участки. Легко представить, что и потомков-то тех обобранных колонистов к екатерининским временам местами не осталось. Помещик с помощью государства мог согнать их или сжить со свету, а опустевшие земли заселить пришлыми полурабами, у которых и подавно никаких документов на землю не могло быть.

И все-таки в северных губерниях Российской империи в простых избах за иконами нередко хранились документы времен чуть ли не Бориса Годунова, подтверждавшие не помещичьи, а крестьянские права на землю. Даже официальная история не отрицает, что крепостное право продвинулось на север не слишком далеко. Впрочем, и южнее, и восточнее Москвы подобные документы, подтверждавшие права свободных общинников-колонистов на земельные участки, нет-нет да и находились. На эту тему есть хороший рассказ С.Г. Петрова (Скитальца) «Полевой суд». Есть упоминания о землях, по документам принадлежавшим свободным общинникам («вотчинникам»), и в повести С.Т. Аксакова «Детские годы Багрова внука». Получается, что в России, как и в Мексике, воспоминания о том, что земля принадлежала множеству мелких собственников, а не сеньорам, к началу XX в. были довольно свежи. Иначе как объяснить широкую волну крестьянских бунтов 1917 года, когда поместья у дворян отнималась явочным порядком? Ведь если земледельцы столько лет были крепостными, потом им в ходе реформы 1861 года выделили явно недостаточные для прокорма семей участки на грабительских условиях и дали личную свободу, они могли просто двинуться на восток, где неосвоенную землю царское правительство охотно предоставляло чуть ли не даром. Нет, они, почему-то, требовали земли по месту жительства, как будто зная откуда-то, что она не очень давно принадлежала их предкам.

Может, в таком случае, и не было никаких 200-300 (а то и больше) лет крепостного права, а была масштабная «спецоперация», выдаваемая официальной историей, например, за подавление Пугачевского бунта? В результате ее многие из тех колонистов, кто помнил о своих правах на землю, были порабощены и истреблены, а опустевшие пространства заселены Иванами, родства не помнящими? Скажете, абсурдная альтернативщина? А послезавшие в V веке с елок морозоустойчивые обезьяны, превратившиеся в славянские племена, разве не больший абсурд?

Восточно-европейская равнина с ее, мягко говоря, не приветливым климатом, могла быть заселена единственным способом: в результате колонизации из более благоприятных для человека краев, т.е. с запада и с юга (по побережью Балтийского моря, по Дунаю и Днепру), причем люди, поселившиеся в IX-XI вв. восточнее Финского залива и в Волго-Клязьминском междуречье, должны были прийти сюда с орудиями труда, запасами материалов и продовольствия на первое время и… документами на землю, точно такими же, как у колонистов в Мексике.

Гипотеза о том, что русские — не автохтоны, а колонисты, причем, судя по всему, не столь уж и давние, придумана не мной. В XIX веке ее разрабатывал М.Т. Каченовский и его, по всей видимости, заставили замолчать: мысль эта небезопасна даже для нынешней политической ситуации. Поэтому добавлю лишь цитату из предисловия к сборнику документов «Крестьянское движение в 1917 году» (Л., 1927. С. XV.):

Аграрная революция развивается <в революционной России> в основном там, где имеется помещичье землевладение на, старой, крепостнической основе, или там, где это старое помещичье землевладение реорганизуется в капиталистическое. В районах более поздней колонизации, без крупного помещичьего землевладения, несмотря на, наличие в этих районах очень мощного кулацкого слоя, аграрное движение не приняло тех размеров.

По моему, это нечто большее, чем оговорка: если была более поздняя колонизация, значит была и более ранняя?