Просроченный «Озверин»

Сюжет знаменитого советского мультфильма «Месть кота Леопольда» построен на забавном парадоксе: мыши, которые в сказках обычно изображаются безропотными жертвами, предстают в образе агрессивных гопников, третирующих кота. Он же, напротив, вопреки всем сказочным канонам изображен не коварным хищником, а миролюбивым эстетом. И только пероральный прием медицинского препарата «Озверин» возвращает страдальцу природную ярость, позволяет отомстить обидчикам.

Что-то подобное происходило в России в 1917 году, только вот препарат, который следовало принимать правящим классам, алчные фармацевты то ли сильно разбавили, то ли не доложили каких-то компонентов, то ли извлекли из просроченных запасов. Возможно даже, что «Озверин» был качественным, только вот рецепт кто-то выписал без учета индивидуальных особенностей пациента. В общем, не помогло.

Сначала, в феврале сплоховал государь, про которого тогда говорили: «В России есть царь-колокол, который не звонит, царь-пушка, которая не стреляет и царь Николай II, который не правит». За слабохарактерность последнего императора из семейства Романовых проклинали все, от супруги, беспрестанно советовавшей ему всех подданных хорошенько наказать, до последнего писаки из какой-нибудь «Газеты-копейки».

Не лучше оказалось и Временное правительство: с созывом Учредительного собрания оно затянуло так, что в конце-концов это судьбоносное для страны мероприятие и вовсе оказалось сорванным. В июле эта демократическая власть не смогла воспользоваться путчем как поводом для ареста главного бузотера, в августе — опереться на верные части генерала Корнилова, в октябре власть и вовсе почти без боя перешла к большевикам.

Совсем другое впечатление складывается, если изучать события 1917 г. опираясь на произведения Ленина, написанные незадолго до октябрьской революции.

Крестьянское восстание в крестьянской стране против правительства Керенско­го, эсера, Никитина и Гвоздева, меньшевиков, и других министров, представителей капитала и помещичьих интересов! Подавление этого восстания военными мерами республиканского правительства. … Кричат об анархии и о росте равнодушия масс; еще бы массам не быть равнодушными к выборам, если крестьянство доведено до восстания, а так называемая «революционная демократия» терпеливо сносит военное подавление его!! … Большевики оказались бы изменниками демократии и свободе, ибо снести подавление крестьянского восстания в такой момент значит дать подделать выборы в Учредительное собрание совершенно так же — и еще хуже, грубее — как подделали «Демократическое совещание» и «предпарламент».

Воображение послушно рисует карателей в эсэсовско-бандеровской форме, или даже в шлемах-бадьях с рогами, как у псов-рыцарей из фильма «Александр Невский». Они безжалостно бросают в костры белокурых младенцев, порют сотнями понурых мужиков, насилуют девок и всячески нарушают прочие безобразия, твердой рукой наводя порядок в аграрном секторе.

С младенцами и девками это, конечно, перебор, но разве не усмиряли в Российской империи крестьянские бунты с помощью штатных вооруженных сил? Разве солдаты, входя в проштрафившиеся деревни, не ловили самых активных бунтовщиков, чтобы отправить потом на каторгу, не устраивали массовых экзекуций? Еще как устраивали! Я бы даже сказал, что мы пока мало знаем о зверствах, практиковавшихся государством по отношению к крестьянам в крепостнической России. Даже и в пореформенной, наверно, подобное не редко случалось. Однако речь-то идет о втором десятилетии XX века, когда феодальные дикости перестали считаться нормой, по крайней мере в европейской части страны.

Во-первых, помещики и крестьяне стали согражданами. Можно сколько угодно потешаться над формальностью этого равенства, но на то и гражданское общество, чтобы каждый делал свое дело, не вызывая зависти у соседа. Да, у помещика земли больше, чем у крестьянина, но и проблем больше. Для многих дворян земля была и вовсе обузой. Сложные взаимоотношения с арендаторами, банками, наемными работниками — все это головная боль, которая простому земледельцу и не снилась.

Во-вторых, те помещики, которые всерьез занимались своими аграрными предприятиями, к началу революционных лет стали вполне исправными латифундистами. Это признают в своем «Декрете о земле» даже большевики:

Конские заводы, казенные и частные племенные скотоводства и птицеводства и проч. конфискуются, обращаются во всенародное достояние и переходят либо в исключительное пользование государства, либо общины, в зависимости от величины и значения их.

Вопрос о выкупе подлежит рассмотрению Учредительного собрания.

Весь хозяйственный инвентарь конфискованных земель, живой и мертвый, переходит в исключительное пользование государства или общины, в зависимости от величины и значения их, без выкупа. Конфискация инвентаря не касается малоземельных крестьян.

То есть в России, которую принято костерить за отсталость и обломовщину, на момент революции 1917 г. были, оказывается, передовые сельскохозяйственные предприятия, которые не грех и к рукам прибрать? И инвентарь неплохой при них имелся. Чье же это все? Не малоземельных же крестьян, с которых действительно взять нечего. Понятно, что по большей части образцовые аграрные предприятия — плоды хозяйственных усилий дворян, и позволить крестьянам безнаказанно растащить все это значило снизить продовольственную безопасность страны, что очень скоро страна ощутила на практике. Так что применение полицейских и даже военных мер к случаям разграбления помещичьих усадеб было делом логичным, законным и даже (та-дам!) желательным.

Самый же главный вопрос, возникающий в связи с проблемой применения карательных мер к крестьянам, участвовавших в самовольных захватах: а нужна ли им помещичья земля вообще? И вот тут добросовестный исследователь обязан сказать: большинству — не нужна. Тогдашнее гражданское законодательство давало умелым и энергичным земледельцам много возможностей расширить свое хозяйство не совершая уголовных преступлений. Мало земли тебе досталось? Купи у соседа, возьми в аренду, отправляйся в Сибирь, где ее государство бесплатно, да еще и с прилагающимся лесом раздает. В конце-концов, в условиях революционного беззакония дай на лапу кому следует да распаши втихаря в темном лесе пашенку пустующие или заброшенные участки. Несколько лет продержишься, а там, глядишь, и в полноценную собственность сможешь оформить. Ну не может быть дефицита пахотных земель на таких огромных и плохо контролируемых пространствах, как Россия! Вот что пишет один из самых почитаемых советской властью писатель А.С. Серафимович. Рассказ называется «Вражья земля», вышел как раз летом 1917 г.:

Лет сорок тому назад пришел Карп из Воронежской губернии двадцатилетним парнем и с тех пор исколесил все степи от Азовского моря до Волги, все искал ласковой матки-земли, ласковой доброй кормилицы, да не находил — все была мачеха.

То без конца и краю тянулись панские десятины, то казенные, то войсковые, а то кусочка, маленького кусочка земли не находилось — до него все расхватали.

Тогда сел он на чужую землю и стал жилы из себя тянуть. Думал: набьет денег, сколотит, купит себе кусок в вечность, чтобы и детям пошло. Любил он землю, как живую, берег и лелеял и радовался на нее.

Но земля — хитрая, всю силу забрала у человека, всего высосала, а ему умела ничего не дать. И как приходил на нее человек с голыми руками, так и уходил.

Так с Карпом. Прежде ходил с участка на участок, один, потом женился,— с женой, потом пошли дети, — целым семейством. И все труднее было, все туже, все голоднее.

Железный человек был Карп. В работе ожесточилось сердце его, возненавидел землю.

— Бедному человеку земля — враг,— говорил он.

Прежде, бывало, наткнется в лощинке на хороший кусочек и думает любовно: «Эх, местечко хорошее. Ежели не запускать его, беречь, отдых давать, кормилица вовек бы была».

А теперь глянет злым глазом: «Ага… подряд два раза лен снять— и к черту…Али пшеницей замучить ее…»

Так и стал делать. Высмотрит участок, снимет и дальше идет искать человека с деньгами, который пошел бы с ним в игру.

Находит.

В этом отрывке люди сердобольные увидят, конечно, «страдания эксплуатируемых классов», но если дочитать рассказ до конца, то смысл в нем такой же, как и в произведениях, скажем, Джека Лондона: «без труда не вынешь и рыбку из пруда». К тому же неудачи в хозяйственных начинаниях люди терпят при любом строе, даже при большевистском, только в последнем случае планируют одни, а ответственность несут другие, тогда как Карп за свои ошибки отвечает сам. Кстати, несмотря на трагическую окраску рассказа, герой не такой уж и неудачник: вырастил сыновей, умеет использовать наемный труд и сложную технику, уверенно вступает в ответственные экономические отношения (кредит, аренда), так что детям его будет уже полегче (точнее было бы, если бы не революция). Погубило же Карпа несоблюдение правил техники безопасности, а не царская каторга или долговая кабала.

Исходя из сказанного, вопрос следует переформулировать: не «Нужна ли крестьянам помещичья земля?», а «Ради чего устраивались разграбления помещичьих усадеб?». Ответ все прекрасно знают: ради мести, ради злого озорства, ради того, чтобы намотать на ноги парчовую портьеру вместо портянки, использовать супницу из саксонского фарфора вместо ночного горшка, сушить белье на струнах рояля, сжечь библиотеку ну и так, по мелочи. Да, холеные барские кони, свиньи, коровы, а также сеялки, веялки и пиломатериалы тоже в хозяйстве пригодятся, а вот земля… Ее не так-то легко «взять да и поделить». Это же землемерные работы нужно провести, в кадастре все узаконить или хотя бы внутри общины в какую-то тетрадку переписать, а это занятие такое, что и поубивать друг друга не долго. В общем, «захват помещичьих усадеб» летом-осенью 1917 г. был чем угодно, только не утолением «земельного голода».

Чем же тогда объяснить, что тогдашние фронтовики, эти, по ленинскому выражению, «крестьяне в солдатских шинелях», рвались в свои деревни? Разве не страхом перед тем, что в родных краях без них поделят землю? Конечно, были среди солдат и действительно крепкие хозяйственники, тосковавшие по сельскому труду, но разве это основная причина, по которой голодные и донельзя обносившиеся люди стремятся из окопов домой? Они просто хотят оказаться подальше от мест, где каждый день велик риск быть убитым или покалеченным. А вот дезертиром при этом прослыть мало кто готов. Торопиться же домой потому, что там «землю раздают» — прекрасный повод сложить оружие, особенно если отцы-командиры не могут обеспечить армию, да и вообще объяснить цель войны. Кроме того, землю можно не только обрабатывать. Ее можно продать, обменять, сдать в аренду. Вчерашние крестьяне это прекрасно знали, поэтому от земельного надела не отказывались даже те, кто не собирался на нем слишком уж усердно трудиться. Интересно было бы их спросить тогда: вот получил ты свой надел, как им распорядишься? Скорее всего мало кто с возмущением отверг бы идеи сдачи в аренду излишков и найма батраков.

Эсеры и меньшевики после февральской революции видели ее смысл в том, что отныне в России нет привилегированных классов. Все теперь сограждане, соотечественники, поэтому учесть интересы имеющих в собственности крупные аграрные хозяйства так же важно, как интересы мелких собственников. Дело осложнялось тем, что крестьяне всеми признавались несправедливо обездоленными, наиболее пострадавшими от крепостного права. И все же «черный передел» был плохим решением, верным способом развязать гражданскую войну. Вот поэтому Временное правительство так долго готовило земельную реформу, поэтому откладывалось проведение Учредительного собрания.

Считается, что большевики своим «Декретом о земле» «украли» эсеровское решение земельного вопроса. Это справедливо лишь отчасти. Да, в конечном итоге программа В. Чернова призывала предоставить малоземельным гражданам участки в долгосрочное безвозмездное пользование, существенно ущемляла право собственности для крупных землевладельцев, но о полном лишении помещиков прав речь, конечно, не шла. Не запрещались и применение наемного труда, и сделки с землей. Если бы это решение земельного вопроса было взято за основу, в России, скорее всего, возобладало бы крупное земледелие юнкерского (германского) типа. Помещики нашли бы средства выкупить у неумелых крестьян мелкие наделы, как «приватизаторы» 1990-х за бесценок скупили ваучеры, а «кулаки» очень скоро превратились бы в обычных фермеров. Остальные крестьяне постепенно обеднели бы, отчасти разошлись бы по городам, не обошлось бы, наверно, и без злоупотреблений, но катастрофической гражданской войны удалось бы, скорее всего, избежать.

Своим «Декретом о земле» большевики, во-первых, узаконили крупномасштабное уголовное деяние — разграбление помещичьих усадеб, которые уже в начале XX в. во многих случаях представляли собой не романтические «вишневые сады», а эффективные аграрные предприятия. Крестьяне, привыкшие виновато подставлять спины под розги после своих «грабижек», впервые за многие столетия остались совершенно безнаказанными. Тем самым большевики заложили круговую поруку в основу своего нового государства. Связав крестьян коллективной виной, они теперь могли манипулировать ими: «Крестьяне, которым мы, большевики, дали землю! Почему вы не хотите помочь нам прогнать Керенского?» «Крестьяне, которым мы, большевики, дали землю! Почему вы не отдаете нам выращенный на этой земле хлеб, чтобы вывести его через Тихорецкую в Новороссийск и дальше через проливы в Марсель накормить города?» «Крестьяне, которым мы, большевики, дали землю! Почему вы уклоняетесь от мобилизации, неохотно лезете под пули Юденича, Деникина, Врангеля, Колчака и еще черт знает кого?»

Сельские жители поздно сообразили, что без возможности применять наемный труд, которой большевики их сразу же лишили, сколь-нибудь обширные земельные участки бесполезны, равно как и без права собственности. Это стало особенно понятно, когда через 10 лет прозвучал последний, добивший их призыв: «Крестьяне, которым мы, большевики, дали землю! Вы плохо распорядились ей, не выращиваете столько хлеба, сколько нужно для наших масштабных хозяйственных планов. Поэтому мы забираем землю в государственную собственность вступайте в колхозы, а кто не вступит…»

Да, уж если кто в лекарстве под названием «Озверин» и не нуждался, так это большевики. Им бы, напротив, успокоительного. А вот соратникам Керенского прием таблеточек, повышающих решительность, не помешал бы. Правда, как уже сказано, Ленин обвиняет Временное правительство чуть ли не в карательных экспедициях против увлекшихся «грабижками» деревенских озорников, но заглянем-ка в источники. Я только что прочитал биографию Серго Орджоникидзе, выпущенную в СССР в 1967 г. издательством «Политическая литература». Это как раз такое издательство, которое было просто обязано отражать точку зрения правившей тогда партии — КПСС, т.е. той самой «партии Ленина», — с максимальной убедительностью. В книге несколько страниц уделяется решению крестьянского вопроса в 1917 г. Если уж там не окажется свидетельств о карательных походах Временного правительства против крестьянских бунтов, значит их бесполезно искать и в других источниках, потому что никто не был так заинтересован в выпячивании мнимых «меньшевистско-эсеровских зверств», как издатели хвалебных большевистских биографий.

В Спасском уезде самовольный захват земли в имении Макашина. Поручено комиссару расследовать, виновных привлечь к судебной ответственности. В Лаишевском уезде, по заявлению владельца Лебедева, в крупном имении, селе Каипы, признаки намерения крестьян распорядиться имуществом. Для предупреждения предписал уездному комиссару принять энергичные меры к недопущению самоуправства и нарушения права собственности… На той же почве ожидались беспорядки… на заводе Макашина, куда послана команда 25 человек… В имении Забродина… рубят лес, травят луга. Комиссару предложено принять экстренные меры, виновных привлечь к ответственности. В случае необходимости обратиться за содействием к местной воинской власти.

В имении Вынчал Зарубиных — захват земли; в Лаишевском уезде, в имении Каипах Лебедева — пожар, предполагается поджог; захваты земли в имениях Алексеева, Ковалева… Багратион… Пановский комитет постановил реквизировать всю землю, весь инвентарь Цепелевой; в имении Старинкевич — захват части пахотной земли, лугов… в имении Кашкарова… захват лугов… В имение члена Государственной думы Рындовского, против которого возбуждение, отряжено для охраны 5 солдат… Во всех указанных случаях мною сделаны надлежащие распоряжения о восстановлении права собственности… … Временное правительство, обсудив на заседании 28 сентября вопрос о мерах борьбы с растущей анархией в стране и в особенности с аграрными беспорядками, возникшими в некоторых губерниях Европейской России (в особенности в Казанской), признало необходимым образовать в указанных губерниях особые комитеты, на обязанность коих было бы возложено принятие неотложных мероприятий по ликвидации возникающих на местах недоразумений и по ограждению порядка и законности в сфере земельных отношений…

По мнению Временного правительства, означенные комитеты должны являться авторитетным совещательным органом, опираясь на который губернские комиссары, а в случае если губерния объявлена на военном положении, то военные власти могли бы, располагая всей полнотой имеющихся в их распоряжении средств, принимать необходимые меры к подавлению аграрных беспорядков и к прекращению всякого рода насилия и грабежей.

Серьезно? Вызвать распоясавшихся селян повесткой в суд, направить 25 (или даже 5!) солдат в усадьбу, которую с остервенением на кирпичи разбирают несколько сотен изголодавшихся по справедливости потомков крепостных — это и есть пресловутые зверства карателей, присланных правительством Керенского?! Во многих ли губерниях было объявлено военное положение, дающее право подавлять крестьянские бунты военной силой? По-моему, ни в одной.

Я, конечно, посмотрю еще в скачанном недавно сборнике документов о крестьянских восстаниях 1917 года, изданном в 1928 г., но что-то мне подсказывает, что и там сведений ни о каких зверствах Временного правительства не обнаружится. Ну паталогически не способно было это правительство на зверства, даже если бы у него и возникли такие позывы.

В качестве бонуса, чтобы не заставшие СССР читатели прочувствовали степень вранья, характерную для страны победившего пломбира по 20 копеек, приведу еще один абзац из процитированной книги:

Эти документы показывают, что Временное правительство и его губернские и уездные комиссары, как хорошо выдрессированные цепные псы, ревностно охраняли и защищали помещичьи интересы, их земли, скот, инвентарь и имущество. Так называемые «рабочая» партия меньшевиков и «крестьянская» партия эсеров бросали в тюрьмы крестьян, направляли против них вооруженные силы, преследовали их, а кое-где и стреляли в безоружных тружеников земли только за то, что те поверили лживым обещаниям эсеров и попытались взять по праву принадлежащую им помещичью землю.

Здесь прекрасно все: и клевета, и заниженная лексика, и натяжки (в то время еще ничего не было известно про сову и глобус), и откровенное вранье. Если бы факты имелись, вместо «кое-где» в книге была бы гневная филиппика с детальным описанием кровавых событий и поименным списком пострадавших трудящихся. В общем, читайте биографии пламенных революционеров, изданные в СССР. Посмотрев на изложенное там современным взглядом можно если и не совершить пару-тройку исторических открытий, то хотя бы «чисто поржать».