Материализм и эмпириогопницизм

Один из лучших способов привить школьнику интерес к точным наукам — внеклассное чтение трудов Я.И. Перельмана. «Занимательная математика», «Занимательная физика» и т.д. — книги из этой серии, написанные еще в 1920-е годы, издавались в СССР миллионными тиражами и были почти в каждой семье. Как не заинтересоваться научными фактами, если они изложены в такой живой манере:

Почему пыль и облака плавают в воздухе? «Потому что они легче воздуха», — вот обычный ответ, который представляется многим до того бесспорным, что не оставляет никаких поводов к сомнению. Но такое объяснение, при всей его подкупающей простоте, совершенно ошибочно. Пылинки не только не легче воздуха, они тяжелее его в сотни, даже тысячи раз. Что такое «пылинка»? Мельчайшие частицы различных тяжелых тел: осколки камня или стекла, крупинки угля, дерева, металлов, волокна тканей и т. п. Разве все эти материалы легче воздуха? Простая справка в таблице удельных весов убедит вас, что каждый из них либо в несколько раз тяжелее воды, либо легче ее всего в 2–3 раза. А вода тяжелее воздуха раз в 800; следовательно, пылинки тяжелее его в несколько сот, если не тысяч раз. Теперь очевидна вся несообразность ходячего взгляда на причину плавания пылинок в воздухе. Какова же истинная причина?

В СССР было немало популяризаторов науки. Еще один блестящий пример — М. Ильин. Это псевдоним, настоящее имя Илья Яковлевич Маршак. По фамилии и отчеству не трудно догадаться, что это брат знаменитого литератора С.Я. Маршака. Оба тесно сотрудничали в области детской просветительской литературы, благодаря чему на свет появлялись такие увлекательные работы, как «Сто тысяч почему», «Рассказ о великом плане» и др. Все это тоже многократно переиздавалось в СССР. Вот как интересно М. Ильин рассказывает о таком распространенном в ту пору предмете, как керосиновая лампа, еще не везде вытесненная «лампочкой Ильича»:

Отчего коптят лампы? Да оттого же, отчего дымят фабричные трубы. Если вы видите, что из фабричной трубы валит густой черный дым, будьте уверены, что на фабрике либо топки плохие, либо кочегары никуда не годятся. Только часть дров сгорает у них в топке, а часть улетает в трубу, не сгорев.

Летят, конечно, не дрова, а сажа — маленькие кусочки угля, которые не успели сгореть. Все дело в том, что без воздуха огня не бывает. Чтобы дрова сгорели целиком, кочегар должен впускать в топку достаточно воздуха, подымая или опуская заслонку в трубе.

Если воздуха входит в топку мало, часть топлива не сгорит, а улетит в виде сажи. Если слишком много, опять нехорошо — топка остынет.

Копоть — та же сажа, кусочки угля.

Но откуда берется уголь в пламени лампы?

Из керосина, или сала, или смолы — смотря по тому, что мы в лампе сжигаем.

Правда, в керосине или смоле мы никакого угля не видим. Но ведь мы точно так же не видим и сахара в чае или творога в молоке.

Я выбрал первые попавшиеся примеры. Книги Я.И. Перельмана и М. Ильина хочется цитировать целыми страницами, так что пусть каждый сам найдет там что-нибудь интересное.

Жанр научно-популярной литературы появился, конечно, задолго до 1917 года и не в России, где такие книги публиковались, в основном, в виде переводов. Вот интересный фрагмент одной из них. Я привожу его скриншотом, чтобы показать еще и иллюстрацию:

Это цитата из опубликованного в 1909 г. на русском языке сборника лекций и статей немецкого физика Эрнста Маха — «Популярно-научные очерки». По стилю изложения и оформлению книга очень похожа на вышеописанные советские просветительские издания, только вот в СССР, заявлявшем всегда о стремлении способствовать любознательности своих граждан, труды Маха практически не переиздавались (есть издание 1922 года, которое можно считать недосмотром большевистской цензуры).

Может, не такой уж важной птицей был этот Мах, чтобы рабочие и крестьяне, ткачихи и доярки, чабаны, оленеводы и прочие советские трудящиеся уделяли внимание его творчеству? Отнюдь нет. Википедия сообщает, что этот физик, специализировавшийся на изучении оптики и акустики, был из числа самых уважаемых в Европе. Достаточно сказать, что его именем названа единица измерения скорости, применяемая к летательным аппаратам. Если, например, на спидометре самолета указано 3 Маха, значит он летит со скоростью, примерно в 3 раза превышающей скорость звука. (На самом деле там все сложнее, подробности здесь).

Может быть, круг тем, к которыми Мах стремился привлечь читателя, был далек от интересов простых людей, населявших СССР? Да, так можно сказать с некоторой натяжкой. Мах не писал, подобно Я.И. Перельману и М. Ильину, о коптящих керосинках, кипящих самоварах, хлебных корочках и прочих предметах, близких сердцам простолюдинов. Повествовал немецкий физик в своих научно-популярных лекциях о том, почему одни звуки приятно слышать, а другие нет, как без сложных приборов измерить скорость света и т.п. Тем не менее, аудиторией Маха не были научные снобы. Он читал, например, лекции для женщин. Не светских львиц, а самых обыкновенных домохозяек, на которых академических сложностей целенаправленно избегал:

Если же вы захотели бы узнать от меня всю истину, я мог бы выразить ее перед вами только в математической формуле. Я был бы вынужден взять в руки мел и — какой ужас! — в вашем присутствии заняться вычислениями. Вы могли бы обидеться на меня. Нет, этого я не сделаю. Я решил сегодня не заниматься более никакими вычислениями, оставить всякие рассчеты. Я рассчитываю сегодня только на одно — на вашу снисходительность, и вы мне, надеюсь, не откажете в ней, если примете в соображение, что я не очень… злоупотреблял своим правом наводить на вас скуку.

Почему же издатели в СССР так упорно игнорировали научно-популярное наследие Эрнста Маха? Дело в том, что его философские взгляды в работе «Материализм и эмпириокритицизм» обругал Ленин, а каждый, с кем случилось такое несчастье, превращался в глазах Советской власти в ничтожество. Слово «обругал» здесь вовсе не натяжка. Вот характерный пример ленинского текста (в смысл вдумываться пока не нужно, обратите лишь внимание на свыделенные слова):

…Фридрих Адлер, едва ли не единственный немецкий писатель, желающий тоже дополнить Маркса махизмом. И надо отдать справедливость этому наивному приват-доценту, что он своим простодушием оказывает медвежью услугу махизму. Вопрос ставится по крайней мере ясно и резко: действительно ли Мах «открыл элементы мира»? Тогда, разумеется, только совсем отсталые и невежественные люди могут до сих пор оставаться материалистами. Или это открытие есть возврат Маха к старым философским ошибкам?

Многочисленные нарушения приемов ведения научной дискуссии, которыми изобилует «Материализм и эмпириокритицизм», были подмечены сразу же после выхода книги в свет, да еще кем! Иваном Ильиным, тем самым русским философом, которого нынешние необольшевики так упорно норовят записать в фашисты. Я участвовать в этой дискуссии не собираюсь, поскольку совсем не знаком с теоретическим наследием И.А. Ильина, а вот с его оценкой ленинского способа выражать мысли согласен полностью:

Нельзя не обратить внимания и на тот удивительный тон, которым написано все сочинение; литературная развязность здесь порой доходит до геркулесовых столбов и иногда переходит в прямое издевательство над элементарными требованиями приличия: словечки вроде «прихвостни», «безмозглый», «безбожно переврал», «лакей» попадаются буквально на каждой странице, а превращение фамилий своих противников в нарицательные клички является далеко еще не худшим приемом в полемике г. Вл. Ильина. (Ильин И. А. Сочинения в 2-х томах. М. 1993. т. 1. С. 44 - 45.

Кстати, свою книгу Ленин подписал псевдонимом «Вл. Ильин», что, наверно, и побудило И.А. Ильина откликнуться на творение «однофамильца». К М. Ильину, — псевдониму, упомянутому в первых абзацах этого текста, — ни тот, ни другой отношения не имеют. Такой вот получился курьез. Перефразируя С.Я. Маршака, хочется сказать «три Ильина в одном тазу пустились по морю в грозу».

На момент написания «Материализма и эмпириокритицизма» (1908 г.) Ленину не исполнилось и сорока (1870 г. рожд.) Научных степеней он не имел. Систематического образования, которое получают те, кто жертвует ради науки пятью или больше самыми лучшими годами жизни, чтобы провести их на лекциях и в лабораториях, за написанием курсовых и дипломной работы, вождь не получил. Действительно, зачем, если «гениальность» позволяет сдать экзамены экстерном и сразу обрести диплом? Усердная учеба в казенном заведении — это не для пылких революционеров. Пылкость — вещь эфимерная, от усердного сидения в университетских аудиториях быстро улетучивается. Мы пойдем другим путем… В наши дни, кстати, Ильич мог бы просто купить документ о высшем образовании «в переходах подземных станций», но не подозревать же его в таких низостях?

В общем, оскорбление заслуженных или, как минимум, добросовестных и никакого зла не совершивших научных деятелей автора «Материализма и эмпириокритицизма» не красит. Фридрих Адлер, который со злой иронией упоминается в вышеприведенной цитате, почти на 10 лет моложе Ленина, но нашел время защитить диссертацию, обзавестись научным званием. Отношение к себе как к мальчику для битья он вряд ли заслуживает. Эрнсту Маху в 1908 году и вовсе исполнилось 70 лет. Он был не просто обладателем научных степеней, а еще и членом Венской Императорской академии наук. Можно было бы и пожалеть старика, но нет, поток ленинской брани не стихает:

«новая» теория объявляется лишенной «односторонности». Односторонности тут действительно нет, но есть самое бессвязное спутывание противоположных философских точек зрения. Раз вы исходите только из ощущений, вы словечком «элемент» не исправляете «односторонности» своего идеализма, а только запутываете дело, прячетесь трусливо от своей собственной теории. На словах вы устраняете противоположность между физическим и психическим, между материализмом (который берет за первичное природу, материю) и идеализмом (который берет за первичное дух, сознание, ощущение), — на деле вы сейчас же снова восстановляете эту противоположность, восстановляете ее тайком, отступая от своей основной посылки! Ибо, если элементы суть ощущения, то вы не вправе принимать ни на секунду существование «элементов» вне зависимости от моих нервов, от моего сознания. А раз вы допускаете такие независимые от моих нервов, от моих ощущений физические объекты, порождающие ощущение лишь путем воздействия на мою сетчатку, то вы позорно покидаете свой «односторонний» идеализм и переходите на точку зрения «одностороннего» материализма!

По количеству восклицательных знаков, использованных в научной работе, Ильич точно занял бы чемпионский титул, если бы существовала такая спортивная номинация. А вот с настоящей наукой физикой, основой любого материализма, он как выясняется, «не дружит»:

…Вне нас, независимо от нас и от нашего сознания существует движение материи, скажем, волны эфира определенной длины и определенной быстроты, которые, действуя на сетчатку, производят в человеке ощущение того или иного цвета.

Подстраховался словечком «скажем»… Ну-ну. Давайте и мы скажем. Претендуя на роль вождя не только рабочего класса, но и материалистов, Ленину следовало бы побольше читать научных публикаций и ходить на лекции таких людей, как Эрнст Мах. Ведь в 1908 году Ильич был уже не каким-нибудь симбирским валенком, а проживал в научном и культурном центре Европы, по соседству со светлейшими умами (а хоть бы и Фрейдом), остающимися флагманами научной мысли и по сей день. Как он умудрился прошляпить дискуссию о бесперспективности теории эфира и с безапелляционной бесцеремонностью заявлять, что у световых волн есть некая переменная «быстрота»?

Знать об альтернативной, волновой теории электро-магнитного поля и о скорости света как константе лидер материалистического направления был просто обязан хотя бы для того, чтобы уберечь пролетариат от заблуждений, раз уж он считает верной теорию эфира. Если уж не получается разгромить волновую «лжетеорию», на которой в немалой степени основываются взгляды Эрнста Маза, то правила научной дискуссии обязывают упомянуть неприятную, но актуальную альтернативу. В противном случае теоретическая работа теряет всякую научную и практическую ценность, превращается в пустую фразу. Впрочем, Ленина можно понять: если ходить на «скучные лекции» всяких «буржуазных лакеев» от науки, не останется времени на революционную борьбу. А вот старый добрый булинг больших затрат не требует, зато позволяет мгновенно прижать к ногтю любого классового врага или того, кого захотелось таковым считать. А чо он?

Дело не в том, что теория эфира оказалась в конце концов вытесненной на обочину научного знания. До сих пор время от времени находятся энтузиасты, готовые поднять ее на щит. У ученых, как знает любой студент, справившийся со своей первой курсовой работой, принято доказывать преимущество своей точки зрения именно по сравнению с работами предшественников. Для этого в научных публикациях предназначены введения. Ведь неудачные теории тоже внесли вклад в развитие знания, на них тоже кто-то затратил усилия. Принято проявлять благодарность к своим менее удачливым предшественникам. Тот же Эрнст Мах писал по этому поводу:

Много званных, да мало избранных.

И об этом свидетельствует каждая страница истории! Но справедлива ли история? Действительно ли только те являются избранными, кого она называет? Действительно ли напрасно жили и боролись те, которые не удостоились награды?

Я готов усомниться в этом. И в этом усомнится всякий, кому знакомы мучительные мысли бессонных ночей, которые, часто оставаясь долго бесплодными, в конце концов ведут все же к цели. Ни одна мысль не была здесь напрасной, а каждая, даже самая ничтожная, даже ложная, даже самая беплодотворная, как будто расчищала путь следующей, плодотворной. Как в мышлении отдельного человека нет ничего, что было бы напрасно, так нет этого и в мышлении человечества!

Те, для кого Мах не авторитет, могут прислушаться к другому материалисту — Томасу Эдисону, изобретателю той самой «лампочки Ильича»:

Большинство неудач в жизни совершены людьми, которые не осознавали, насколько близки они были к успеху в тот момент, когда решили сдаться.

Эдисон не просто признается в том, что обогатился на чужих, доведенных им до ума идеях. Он не называет своих предшественников неудачниками и недоумками, он им благодарен, а потомков просто призывает быть настойчивее. Ленин же в работы предшественников и современников не вникает, отметая огульно все, что пришлось не по вкусу. Он просто делает ставку, как в казино: теория эфира мне понятна? Значит буду исходить из нее, а противоречащее громить. Но в случае «неверной ставки» такой подход грозит разрушить сделанные на основе яркой, но зыбкой идеи выводы. Поэтому у ученых принято излагать мысли в гипотетическом, вероятностном а не в ниспровергательском ключе, а то ведь и опозориться недолго. Большевикам же все по плечу! Экономистов они учат экономике, физиков — физике, писателей — литературным приемам и т.д. Был в кукольном театре Образцова такой персонаж — «кандидат околовсяческих наук» Венера Михайловна Пустомельская. Она очень часто вспоминается, когда читаешь псевдонаучные произведения политических радикалов.

Но неужели Мах, этот безобидный «божий одуванчик» в политике, вызвал столь сильную ленинскую ярость всего лишь фантазиями об «мыслительных элементах»? Казалось бы, пусть бы себе жил в своем интеллектуальном мирке этот «маразматик». Борьбе пролетариата за светлое будущее он, кажется, не препятствовал. Тут все тоньше. Австрийский физик, сам того не осознавая, посмел покуситься на «священных коров» — материализм и «демократический централизм» (вождизм).

С какой стати большевики решили, что они являются обладателями копирайта на материализм как философское направление, науке неизвестно. Оно существовало до них, существует параллельно с их версией и будет существовать еще долго, вне зависимости от того, уцелеет ли в будущем сам марксизм. Эрнс Мах, считая себя материалистом (а таковым трудно не быть, занимаясь прикладной физикой), заметил к концу жизни, что природа похожа скорее на капризную барышню, чем на покорную служанку или настраиваемый автомат. Рациональное знание, позволяющее, как кажется несведущим людям, беззаботно управлять ее силами, порой дает такие осечки и заводит в такие тупики, что приходится пересматривать теоретическое наследие до самых основ. В своих лекциях Мах сформулировал эти мысли, прибегнув к такой метафоре:

Исследователь ищет истину. Ищет ли и истина исследователя, не знаю. Но будь оно так, история науки живо напоминала бы знакомую картину, не раз увековеченную художниками и поэтами. Высокая садовая ограда, справа юноша, слева девушка. Юноша вздыхает, вздыхает и девушка. Оба ждут. Оба и не подозревают, как близко они друг от друга.

Право, аналогия не дурна. Истина позволяет ухаживать за собой, но сама она остается пассивной. Она даже водит исследователя за нос. Она хочет, чтобы ее заслужили, и презирает того, кто хочет овладеть ею слишком быстро. А если один разбивает себе голову, то что за беда? На его место является другой, а ведь истина остается вечно юной. Правда, порой кажется, что будто она стала благосклоннее к своему поклоннику, но в действительности, этого, признаться, никогда не бывает. Только когда она бывает в особенно хорошем расположении духа, она улыбнется своему поклоннику ласковой улыбкой. «Ибо, — думает истина, — если я ничего не сделаю, этот бедняга в конце концов совсем мной заниматься перестанет».

Трудно усмотреть в этой ментальной забаве что-то угрожающее борьбе за диктатуру пролетариата, но Ленин умудрился. Дело в том, что идеями Маха увлеклись члены большевистской фракции РСДРП, да не какие-нибудь рядовые, а А.В. Луначарский и А.А. Богданов, и не просто увлеклись в частном порядке, а осмелились предлагать обогащение марксизма махистскими идеями. Вождь не любил, когда кто-нибудь из его окружения увлекался чьими-либо идеями, кроме его собственных: дисциплинка должна быть в большевистских рядах, товарищи, у нас хоть и демократический, а централизм!

Демократический централизм напоминает мафиозные порядки, и не только мне. Диссидент Владимир Буковский писал:

По сути дела, <уголовный образ жизни> мало отличается от реальной идеологии партийного руководства, и эти два мира удивительно похожи (Буковский В.К. И возвращается ветер. М.: 2007. С. 161).

У большевиков тоже есть авторитеты и есть «братва», которая, казалось бы, может обращаться к лидеру по-простому, на ты. Может произойти даже что-то вроде обсуждения и голосования, но решение все равно принимает альфа-самец. Если преступные сообщшества будут руководствоваться учением Маха, их ждет, конечно же, провал. «Это что же получится, — скажет главарь начитавшимся философских книжек соратникам, — пойдем мы с вами на гоп-стоп, что-нибудь у нас не заладится, а вы скажете, что это Фортуна к нам задом повернулась и в отказ? Вы же обещали меня слушаться!» — «Да ладно, ладно, не кипешуй, Плешка, — потупив взгляды забубнят пацаны, Толян с Саньком. — Ты же знаешь, мы за тебя горой. Как скажешь — так и сделаем. Нам банда дороже всяких книжек» — «То-то же, — ухмыльнется удовлетверенный лидер. — Мозги ваши всегда должны быть чистенькими и готовыми к восприятию того, что я посчитаю нужным туда запихнуть, а кто филонить будет — порвем, как Тузик грелку».

Да, не думал старик Мах, что наведет своими фантазиями такой шухер в рядах неведомой ему до тех пор жестокой революционной секты…

Кстати, а что же сам Эрнст Мах? Может, до его изолированного мирка не доносилось злобное шипение большевистского бузотера? К сожалению, жили эти два деятеля — Мах и Ленин — неподалеку друг от друга, вращались в одних и тех же австрийско-швейцарско-германских кругах, так что, похоже, ленинские инсинуации до адресата дошли. В одной из лекций вышеупомянутого сборника Мах говорит:

Сократ сеял смуту в умах людей на рынке в Афинах, особенно смущал молодых государственных деятелей, которые кичились своими познаниями. Доказывая, как спутаны, неясны и полны противоречий их понятия, он освобождал их от бремени их мнимых познаний.

Вам знакома судьба этого мудреца, пристававшего ко всем со своими вопросами. Люди так называемого хорошего общества избегали встречи с ним, и только люди несведущие продолжали ходить за ним. В конце концов ему пришлось выпить кубок яда, который и в настоящее время иному рецензенту его типа кое-кто.., по меньшей мере, от души желает.

Это цитата из издания 1909 года, в апреле которого «Материализм и эмпириокритицизм» увидел свет. Нельзя с уверенностью сказать, что эти слова написаны под влиянием ленинского художества. Сборник издавался и раньше, во времена, когда вождь мирового пролетариата занимался исследованием развития капитализма в России и других далеких от физики вещей (вот ведь какой многогранный!) Но фразу «Аффтар, выпей йаду!» Эрнст Мах явно от кого-то услышал, и жизнерадостности она 70-летнему ученому не добавила.

Высшее образование, полученное вне научной среды («буржуазной», «средневековой», «рабовладельческой», «советской» — не важно, наука всегда наука), вне ежедневного общения с профессорами и студентами, трудно назвать полноценным. Ленинский экстерн сослужил ему плохую службу, вычеркнув из рядов европейского научного сообщества. Когда ходишь в вуз чтобы бузотерить, а не учиться, пишешь статьи, чтобы скандалить, а не участвовать в поисках научных открытий, можешь стать революционером, публицистом, функционером, кем угодно, только не ученым.

Думаю, Родион Расколькиков в большей степени был человеком науки, чем Владимир Ульянов. Герой Достоевского хоть и преступным путем, а искал деньги на продолжение образования. Он хотел освоить интеллектуальные богатства, а не переделать их «под себя». Убийство старушки-процентщицы, ее глупой сестры Елизаветы неродившегося ребенка стали расплатой за «лабораторную работу», проведенную на теоретическом базисе «высоких мыслей» о собственной значимости. Практика же недоучившегося вождя, променявшего цивилизацию на популярность у гопников, обошлась человечеству гораздо дороже.