Ленин в сентябре

Назвать фокусом-покусом превращение российской революции 1917 года из буржуазной в социалистическую мешает только то, что события эти привели к слишком кровавым для такого веселого словосочетания последствиям. Если же подойти к этой трагедии с долей черного юмора, который порой один только и помогает осмыслить горестные события, то фокус-покус и есть. Никто ни в стране, ни в большевистской партии, ни даже в ее ЦК не понимал, зачем это превращение нужно, но стоило иллюзионисту произнести волшебные слова: «Ахалай-бахалай, а ну-ка, Россия, стань из патриархального захолустья социалистической сверхдержавой!», как страна со 150-миллионным населением и площадью в 1/6 часть земной суши послушно превратилась… сначала в кашу землисто-кровавого цвета, затем в обезлюдевшую страну «второго сорта». Не совсем по сценарию, но зрелищно!

Складывается впечатление, что не знал цели этой метаморфозы даже сам главный фокусник — Ленин. Продемонстрировать это позволяет сборник «Петроградский военно-революционный комитет. Документы и материалы в трех томах» (М., «Наука», 1966). В нем отражен процесс подготовки к революции в сентябре-октябре 1917 года. В первом томе есть несколько противоречивых ленинских статей, разными способами доказывающих (каждый раз, как будет показано ниже, весьма зыбко) необходимость незамедлительного захвата власти большевиками.

Прежде, чем перейти к анализу ленинских творений, давайте присмотримся к предшествовавшим событиям, начавшимся весной 1917 года. В них и помимо ничем не обоснованного стремления к социалистической революции есть немало такого, что трудно объяснить логикой внутреннего развития России.

Во-первых, плоды первой, февральско-мартовской фазы революции, дались жителям России удивительно легко. Никто, если сравнивать, например, с французскими революциями, не разбивался на непримиримые политические лагери, не дискутировал до хрипоты в парламентах, не штурмовал неделями баррикады, не выдвигал ультиматумов, не произносил пламенных речей перед многотысячными толпами, не наводил порядок твердой рукой и т.п. Просто пару дней по городу побегали туда-сюда 25 тысяч непонятно откуда взявшихся вооруженных людей, немного постреляли и все, царь «сдулся», началась всеобщая эйфория. Да, были похороны жертв революции на Марсовом поле, но имена павших в те дни героев даже из историков-специалистов мало кто назовет наизусть.

У такой «халявы» через некоторое время обнаружилась и неприятная сторона: никто толком не понимал, что за власть такая установилась вместо романовской, точнее говоря сразу две власти: Временное правительство (не особо легитимное, но еще туда-сюда) плюс какой-то неведомый Совет, который вообще вынырнул как черт из табакерки. Возьмите любые мемуары, хоть простого крестьянина, хоть высокообразованных политических деятелей — все смотрели на это двоевластие как, не в обиду им будет сказано, бараны на новые ворота. Страна стала похожа на инфицированного какой-то неведомой болезнью пациента. Трудно было тогдашним обывателям избавиться от впечатления, что внутрироссийские политические процессы кто-то инспирирует извне.

Очередным подтверждением этого стал приезд в апреле Ленина из Швейцарии. Он и так-то слыл фигурой малознакомой и зловещей, но те идеи, которые пассажир запечатанного вагона начал с первых же дней буквально вдалбливать в головы местных, вызывали полнейшее недоумение: мол, свершившаяся революция «ненастоящая», она всего-лишь буржуазная, а теперь срочно нужно устроить еще и социалистическую. «Да как же так, отец родной! — взмолились было обыватели. — Мы столько от Николашки натерпелись, еле дождались, когда он свалит. Теперь дел у каждого из нас — на сто лет вперед, живи и радуйся. Нафига ж нам еще одна революция? Лучшее — враг хорошего, или, говоря по-русски, от добра добра не ищут!» Но Ильич не унимался: «Подать сюда, — говорит, — всенепrеменнейше социалистическую революцию, а то силой власть возьмем!»

Как его только не уламывали. Уж и Плеханов-то ему про недоразвитость российского рабочего класса рассказывал, и Корнилов-то с Керенским каталажкой угрожали, и даже соратники по партии говорили, что вооруженное восстание, конечно, вещь авторитетная, но вот не прям же сейчас! И слышать не хочет. Ножками сучит, истерит как барчук, которому леденец на ярмарке не купили: «Хочу! Хочу! Хочу вооруженное восстание!» И ведь главное, все на эмоции давит, теоретические обоснования такие нелепые приводит, что хоть святых выноси. А может, не нелепые, может, рациональные? Так ведь можно проверить, на то нам дан вышеупомянутый трехтомник.

Открывается сборник документов о непосредственной подготовке большевистского вооруженного восстания письмом Ленина от 12-14 сентября (то ли долго писал, то ли долго шло) под названием «Большевики должны взять власть». Оно адресовано Центральному, Петроградскому и Московскому комитетам РСДРП(б):

Получив большинство в обоих столичных Советах рабочих и солдатских депутатов, большевики могут и должны взять государственную власть в свои руки…

Нельзя давать себя обмануть цифрами выборов, не в выборах дело: сравните выборы в городские думы Питера и Москвы и выборы в Советы. Сравните выборы в Москве и московскую стачку 12 августа: вот объективные данные о большинстве революционных элементов, ведущих массы.

То есть демократия сразу летит в мусорное ведро: результаты выборов ничего не значат; власть должна принадлежать тому, кто выведет на улицы больше бузотеров, или наоборот, наберется наглости и жестоко подавит выступления оппонентов. В общем, буква «Д» в аббревиатуре РСДРП(б) — это так, приманка для лохов. Мы-то с вами понимаем, что такое настоящая политическая борьба. Буржуи нам подножки ставят, ну и мы будем. Не до честности тут, нечего институток из себя строить, хоть и заседаем в здании Смольного института для благородных девиц. Правда, у оппонентов, возникает вопрос: в чем тогда новизна и прогрессивность ленинской партии, если она пользуется грязными приемами политической борьбы, не сумев на выборах честно доказать преимущества своих идей?

Обратим внимание и на словосочетание революционные элементы, ведущие массы. Кто это? Получается, рабочие, доведенные до отчаяния лишениями военного времени и политической неразберихой, выходят на стачки не сами по себе, а под руководством каких-то темных личностей? Российские трудящиеся в те месяцы, между прочим, очень боялись безработицы, которая нарастала в условиях разрушающейся экономики, так что повышать вероятность увольнения разумные рабочие, кормильцы семей, по своей воле не стали бы. Какими же способами «революционные элементы» заставляли тружеников выходить на стачки, демонстрации и вооруженные столкновения? Не знаю, как насчет методов убеждения, а случаи запугивания на тогдашних российских заводах и фабриках редкостью не были, и касалось это не только хозяев, управляющих и мастеров. Об этом косвенно свидетельствуют и документы ВРК из вышеназванного сборника. Прямых указаний на запугивание ожидать от редакции сборника, изданного в СССР, было бы смешно; но в свое время я процитирую характерные фрагменты. Пока же вернемся в сентябрь 1917 года.

Какие непосредственные причины для организации безотлагательного вооруженного восстания Ленин называет в своем письме от 12-14 сентября?

Во-первых, немцы могут захватить Питер. А и то верно: действие-то разворачивается в условиях Первой мировой войны, и, как по заказу, противник в начале сентября 1917 года провел успешную операцию по захвату Риги. Могли бы, наверно, эти извечные супостаты в условиях усиливающейся внутрироссийской политической нестабильности с легкостью и Петроград захватить, если бы соответствующий приказ получили. Однако в месяцы, оставшиеся до окончания Первой мировой, немцы, почему-то, вели себя на балтийском направлении достаточно спокойно. Только вот Ленина их потенциальное продвижение тревожило не потому, что они оккупировали российские земли, а потому, что Керенский может руками немцев задушить грядущую социалистическую революцию.

Керенский, в отличие от Ленина, был на фронте и по крайней мере пытался выправить там неблагоприятную ситуацию. А вот настоящую цену ленинской озабоченности потерей российских территорий мир узнает совсем скоро, в процессе заключения Брестского мира.

Следующий приведенный в рассматриваемом письме аргумент в пользу вооруженного захвата власти — защита Учредительного собрания:

Учредительного собрания «ждать» нельзя, ибо той же отдачей Питера Керенский и Кo всегда могут сорвать его. Только наша партия, взяв власть, может обеспечить созыв Учредительного собрания и, взяв власть, она обвинит другие партии в оттяжке и докажет обвинение.

Настоящую цену ленинской «заботе» о плодотворной работе Учредительного собрания мир узнает очень скоро — в январе 1918 года.

Звучит в письме о необходимости захвата власти большевиками и такое опасение:

Сепаратному миру между английскими и немецкими империалистами помешать должно и можно, только действуя быстро.

Кто оказался действительным виртуозом в заключении сепаратного мира с немцами, человечество, опять таки, узнает очень скоро, а вот Антанта успешно разобьет врагов и будет пожинать плоды победы без России, напрасно заплатившей за участие в Первой мировой войне одну из самых высоких цен среди сражавшихся держав. Благодаря одному любителю превращать буржуазные революции в социалистические, наша страна перешла из лагеря победителей в лагерь побежденных. Точнее говоря, в лагерь побежденных побежденными, а по большому счету — просто в лагерь. Концентрационный.

Понимая, насколько не популярна и непонятна для населения идея вооруженного восстания, Ленин в рассматриваемом письме выражает озабоченность в связи с тем, что надо

…обдумать, как агитировать за это, не выражаясь так в печати.

И действительно, в некоторых своих дальнейших работах он уже запланированную операцию по свержению государственного строя называет «стачкой», и это смешно. Если бы идея о вооруженном восстании была здравой и популярной, можно было бы не бояться агитировать за нее вполне открыто. Но вот как можно агитировать за «тайну»? «А давайте-ка, жители Петрограда, немножко пошалим. Ну, вы же понимаете… ВОС… СТА… НИ… Догадались? Тогда приглашаем вас на Дворцовую площадь в ночь с 24 на 25 октября на веселую вечеринку с фейерверком. Каждому участнику бесплатно бутылка вина из подвалов Зимнего дворца!» Нет уж, батенька, задумал заговор — держи в строгом секрете, хочешь привлечь к участию широкие народные массы — агитируй за что-то понятное, а то будущим авторам стихи про революцию неудобно будет писать: «Рабочий тащит пулемет, сейчас он решит ребус и вступит в бой».

Наконец, в письме изложена еще одна идея, которая будет звучать на протяжении остатка 1917 года в ленинских работах — о том, что восстание может начаться не в Питере, а в Москве, и что в этом случае оно пройдет менее болезненно. Опять не угадал. Кровавость и разрушительность боев в Москве на порядок превзошли последствия октябрьского переворота в северной столице.

Следующее опубликованное в рассматриваемом сборнике письмо Ленина датируется 13-14 сентября 1917 года и адресовано уже только ЦК РСДРП(б). Заметно, что, в зависимости от охвата аудитории, аргументация в пользу вооруженного восстания меняется. Для широкой публики годятся доходчивые аргументы: «Немцы наступают!», «Учредительное собрание в опасности!» Для узкого круга — углубление в марксистскую теорию. Соратников ведь беспокоит, а не является ли ленинская идея фикс отступлением от теории научного коммунизма? Ведь даже среди социал-демократов есть критики, считающие вооруженное восстание заговорщицким методом, непригодным для применения сознательным пролетариатом. Увлечение заговорами давно заклеймено классиками как бланкизм. Ленин отвечает:

Маркс самым определенным, точным и непререкаемым образом высказался на этот счет, назвав восстание именно искусством, сказав, что к восстанию надо относиться, как к искусству, что надо завоевать первый успех и от успеха идти к успеху, не прекращая наступления на врага, пользуясь его растерянностью и т.д., и т.д.

«Короче, Склихасовский!» — говорил в таких случаях один киногерой, выражая тем самым довольно распространенное мнение о том, что если оратор предваряет основную мысль таким большим количеством заклинаний, то сейчас будет врать. И точно:

Восстание, чтобы быть успешным, должно опираться не на заговор, не на партию, а на передовой класс. Это во-первых. Восстание должно опираться на революционный подъем народа. Это во-вторых. Восстание должно опираться на такой переломный пункт в истории нарастающей революции, когда активность передовых рядов народа наибольшая, когда всего сильнее колебания в рядах врагов и в рядах слабых половинчатых нерешительных друзей революции.

Ну, во-первых, никакого революционного подъема осенью 1917 года не было. Были апатия от нараставших бытовых проблем, раздраженность неумелостью правительства, усталость от войны. А вот чего точно не было, так это желания делать еще одну революцию. Первой наелись. Голодным людям, озабоченным ежедневным выживанием, не до политического творчества. Именно опустошенность или, как сейчас говорят, психологическое «выгорание» народа, утрата желания сопротивляться нарастающему кому проблем позволили большевикам захватить власть в стране, а вовсе не борьба за светлое будущее. Она для большинства горожан заключалось в стремлении раздобыть дров и какой-нибудь еды. А у крестьян и так все было хорошо: они, никого не спросясь, поделили помещичьи земли и гнали самогон в свое удовольствие, ни во что не вмешиваясь.

Проблема Ленина заключалась не в том, что он не мог захватить власть. Для этого у него, как выясняется, давно была подготовлена теневая армия, которую и возглавили ВРК. Проблема заключалась в том, как выдать этот рейдерский, пиратский захват страны за волю трудящихся масс. Вот поэтому мы видим такие оговорки, как активность передовых отрядов народа. С чего бы эти отряды такие активные, когда народу в стране жрать нечего? Их кормят и финансируют из специальных распределителей? И что это за народ вместо если уж не рабочего класса, то хотя бы пролетариата?

Что касается «половинчатых друзей революции», если они и выдохлись, то как раз благодаря бузотерству большевиков. Поверив в то, что февральская революция была сделана для них, кадеты, эсеры, меньшевики из кожи вон лезли, чтобы наладить в стране государственный порядок в ожидании Учредительного собрания, но везде натыкались на сопротивление и саботаж со стороны все больше контролируемых большевиками Советов. Не пройдет и пары месяцев, с момента написания рассматриваемых здесь писем и статей, как соратники Ленина начнут подавлять другие партии в открытую, объявляя «врагами народа» сначала кадетов, затем анархистов, меньшевиков, эсеров. Будут не просто удалять с политической сцены, а истреблять физически. Впрочем, уже рассматриваемое письмо пышет такой ненавистью ко всем другим российским партиям, что им заранее можно посочувствовать.

Мысли о неких «передовых отрядах народа» звучат в сентябрьских письмах Ленина неоднократно:

За нами большинство класса, авангарда революции, авангарда народа, способного увлечь массы.

Вот ведь какое витиеватое понятие: «авангард народа, способный увлечь массы». То есть существует пять категорий населения в ленинской схеме:

Сам Ленин, которого никто не понимает и который вынужден тратить бешеные усилия на разъяснение своей точки зрения;
партия РСДРП(б);
«авангард народа»;
народ;
массы.

Что это за винегрет такой, какое все это отношение имеет к марксизму, где центральной фигурой является развитый рабочий класс, промышленный пролетариат, самостоятельно принимающий решения демократическим путем под присмотром мудрой коммунистической партии? Его — мыслящего пролетариата — нет и не будет в ленинских письмах и документах 1917 года, потому что его и в природе-то не существовало никогда в отличных от статистической погрешности количествах. Ленин как практик, похоже, уже давно до этого дотумкал, поэтому в его тогдашних работах если упоминаются рабочие, то обязательно вместе с солдатами, как бы скороговоркой: «солдаторабочие», «рабочесолдаты». Все это ради того, чтобы выдать за пролетарскую революцию обычный вооруженный мятеж, проведенный силами специальным образом обработанного столичного гарнизона. В этом плане ленинская «пролетарская революция» недалеко ушла от дворцовых переворотов XVIII века.

Именно для того, чтобы замаскировать свои абсолютно противоречащие марксистскому учению практические планы, Ленин и долдонит без конца о том, что «восстание по Марксу — это искусство», что в переводе на обычный язык означает: «Если нельзя, но очень хочется, то можно». Он подменяет понятие «искусство» понятием «импровизация».

В рассматриваемом письме впервые появляется еще один аргумент в пользу вооруженного восстания:

Демократическое совещание есть только совещание, ничего более. Не надо забывать одного: в нем не представлено большинство революционного народа, беднейшее и озлобленное крестьянство.

Мысль об обиженном крестьянстве как аргументе в пользу вооруженного восстания будет звучать вновь и вновь. Позвольте, любезнейший, а какое вам дело до крестьянства? Пусть им занимаются эсеры, вы нам лучше о промышленном пролетариате расскажите поподробнее. Но о пролетариате Ленин знает лишь одно: от в надежных руках некоего загадочного «авангарда», не совпадающего, что удивительно, с большевистской партией.

С крестьянством Ленин, конечно, не прогадал. Только вот в посторонней помощи оно не нуждалось. У «авангарда» приструнить земледельческое население в 1917 году руки были еще коротки. Крестьяне действительно повсеместно громили и захватывали помещичьи земли и усадьбы, только вот без всякого партийного руководства, совершенно самостоятельно, и Ленин своим «дарением» земли лишь закрепил свершившийся факт. «Декрет о мире» тоже оказался козырем лишь потому, что отражал интересы большинства населения — все тех же крестьян. Солдатам очень хотелось в родные деревни, делить все ту же землю. Если бы они знали, что «благодетели» большевики уже через считанные месяцы начнут тотально конфисковать выращенную крестьянским трудом продукцию, потом отправят мужское население на кровавую гражданскую войну, а в конце-концов и вовсе отберут землю, а земледельцев отправят в концлагеря…

Но дело не в этом. Вопрос такой: «Где здесь хоть какие-то крупицы марксизма, научного коммунизма или хотя бы социализма?!» Маркс на дух не переносил крестьянство, сохранившееся с феодальных времен, считал его главным препятствием на пути пролетарской революции. Поскольку был он, в отличие от Ленина, не настолько циником, чтобы планировать физическое истребление крестьян, мнение его по крестьянскому вопросу сводилось к тому, чтобы не делать революций в странах, где земледельческое население сильно преобладает над пролетарским. Революции, если по Марксу, в первую очередь должны произойти в промышленно-развитых странах, таких, как Англия, Франция, Германия, США. Остальной, земледельческий мир, должен был понемногу проникнуться передовым образом жизни держав-лидеров.

Да, известна некая дискуссия между Марксом и российскими социалистами по поводу того, нельзя ли считать зародышевой формой социализма русскую крестьянскую общину, и Маркс по простоте душевной, хотя и не без колебаний, с таким подходом согласился. Но ведь не страну же со 150-миллионным населением он объявлять социалистической разрешил! Да, есть чему поучиться у русских крестьян, но от идеи проводить пролетарскую революцию в аграрной стране он вряд ли был бы в восторге.

Так что Ленин тут марксово мнение о том, что «восстание есть искусство» очень сильно за уши притянул. Как карапуз, одевший папкины трусы, не становится взрослым, так и революция, проведенная в аграрной стране, не становится социалистической только потому, что организовавшая ее партия пожелала называться марксистской.

В рассматриваемом письме Ленин готовит своих соратников к мысли о том, что с немцами придется заключать сепаратный мир, хотя несколькими абзацами раньше проклинает за подобное намерение Антанту:

Только наша партия, наконец, победив в восстании, может спасти Питер, ибо, если наше предложение мира будет отвергнуто и мы не получим даже перемирия, тогда мы становимся «оборонцами», тогда мы становимся во главе военных партий, мы будем самой «военной» партией, мы поведем войну действительно революционно. Мы отнимем весь хлеб и все сапоги у капиталистов. Мы оставим им корки, мы оденем их в лапти. Мы дадим весь хлеб и всю обувь на фронт.

И мы отстоим тогда Питер. Ресурсы действительно революционной войны, как материальные, так и духовные, в России еще необъятно велики; 99 шансов из 100 за то, что немцы дадут нам по меньшей мере перемирие. А получить перемирие теперь — это значит уже победить весь мир.

Тут опять каша: то ли кузькину мать немцам хочет продемонстрировать, то ли мириться с ними, лапти какие-то приплел, отнятым у буржуев хлебом армию кормить собирается. Доля капиталистов в численности населения ничтожна, отобранного у них хлеба и сапог хватит едва ли на несколько батальонов, которые вряд ли обрадуются перспективе сидеть в окопах в лакированных штиблетах или бальных туфлях и кушать пирожные. Так что по риторике Ильичу двойка и по логике тоже. Я бы даже сказал, что в этих абзацах звучит что-то по стилистике напоминающее еще одного любителя брызгать слюной, который объявился в Германии в середине 1920-х. Но суть не в этом, а в том, что уже в сентябре 1917 года Ленин твердо знал: Брестскому миру быть.

Еще одна мысль из этого письма, которая неоднократно будет звучать при подготовке к восстанию:

Победа в восстании положит конец измучившим народ колебаниям, этой самой мучительной вещи на свете.

Да, «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца», вот к этой мысли большевики заботливо вели Россию на протяжении большей части 1917 года, и привели таки. Не сами ли они создали этот «ужас без конца»? Не их ли стараниями государственная власть была парализована, не под их ли влиянием Советы вставляли палки в колеса Временному правительству по любому поводу, а само правительство, вместо того, чтобы заниматься налаживанием экономики и нормальной политической жизни, вынуждено было тратить силы на борьбу с барагозниками?

Впервые в сентябрьских письмах проявляется и ленинская склонность сорить чужими жизнями:

…занять Петропавловку, арестовать генеральный штаб и правительство, послать к юнкерам и к дикой дивизии такие отряды, которые способны погибнуть, но не дать неприятелю двинуться к центрам города; мы должны мобилизовать вооруженных рабочих, призвать их к отчаянному последнему бою…

Да, любой здравомыслящий политик, планируя силовые действия, знает, что часть товарищей не вернется из боя, но об этом не принято говорить с таким цинизмом. Die erste Kolonne marschiert, die zweite Kolonne marschiert… Кто дал право Ленину распоряжаться жизнями чьих-то отцов, братьев, сыновей во имя ничем не обоснованных, никому не понятных «прогрессивных идей»?

Следующее письмо отличается тем, что обращено не к группе соратников, а к отдельному человеку — товарищу Смилге. Он служил у большевиков «председателем областного комитета армии флота и рабочих Финляндии». Название должности не столько смешное само по себе, сколько показывает, что рабочие здесь опять на последнем месте. Основная надежда в планируемом восстании — на солдат и матросов, т.е. деклассированных крестьян, которые уже несколько лет прозябают в казармах и подвергаются усиленной идеологической обработке революционеров. Никакая это не пролетарская революция, а самая обыкновенная диверсия, хотя и совершенная в небывало крупных размерах.

По стилю и аргументации письмо Смилге существенно отличается от предыдущих.

Во-первых, адресат должен был по правилам конспирации после прочтения письмо уничтожить, но Смилга почему-то этого не сделал. А сколько еще было таких конспиративных писем, добросовестно уничтоженных нелегальными корреспондентами Ленина? Может быть по ним, а не по опубликованным в официальных источниках материалам было бы целесообразнее изучать деятельность по подготовке вооруженного восстания? Каково соотношение объемов такой переписки и открытых материалов? Как у надводной и подводной частей айсберга? Прояснить это уже не удастся, но и снять подозрение в том, что у борьбы большевиков за вооруженное восстание была скрытая от общественности цель тоже не получается.

В письме Смилге, кстати, содержатся и другие элементы конспиративных практик:

…заставьте Ровно спросить по телефону Хуттуненена, можно ли видеть «сестре жены» Ровно («сестра жены» = Вы) «сестру» Хуттунена (сестра = я). Ибо я могу уехать внезапно. Ответьте мне обязательно о получении этого письма (его сожгите) через того же товарища, который передаст это письмо Ровно…

Больше похоже на детскую игру в шпионов, чем на настоящую конспирацию.

По существу же Ленин делится со Смилгой следующими соображениями:

20 октября съезд Советов — не смешно ли так откладывать? Не смешно ли полагаться на это?

Т.е. даже власть Советов, которую с большой натяжкой можно назвать легитимной и демократической, но которая все месяцы своего существования была верным и мощным инструментом влияния большевиков, уже кажется ему тесной. Он не хочет дожидаться Съезда Советов, чтобы получить от него санкцию на вооруженный захват власти, он хочет поставить съезд перед свершившимся фактом. Более того, даже скептическое отношение к идее восстания внутри собственной партии раздражает его:

А мы что делаем? Только резолюции принимаем? Теряем время, назначаем «сроки»… Систематической работы большевики не ведут, чтобы подготовить свои военные силы для свержения Керенского.

Вновь речь заходит о приоритете неких военных, вооруженных сил:

История сделала коренным политическим вопросом сейчас вопрос военный. Я боюсь, что большевики забывают это, увлеченные «злобой дня», мелкими текущими вопросами и «надеясь», что «волна сметет Керенского». Такая надежда наивна, это все равно, что положиться «на авось». Со стороны партии революционного пролетариата это может оказаться преступлением.

Здесь мы в очередной раз видим знакомый уже прием «подмешивания» солдатчины в дело пролетариата. Партия «революционного пролетариата» (почему не рабочего класса, кстати?) совершит преступление, если не воспользуется вооруженными силами, причем в прямом смысле этого слова, т.е. военными, солдатами, недостатка в которых в условиях Первой мировой войны нет, особенно в условиях начавшегося дезертирства и разложения армии. Между тем товарищи Ленина по партии в полном соответствии с марксистским учением готовятся к тому, что негодная власть будет устранена самими трудящимися, которые самоорганизуются и лишь затем захватят госаппарат. Ленин этого ждать не хочет, потому что уже понял и прекрасно знает: этого никогда не произойдет. Чтобы избежать интеллектуального банкротства (ему уже 47 лет, следующего шанса можно и не дождаться), он судорожно ищет способ выдать военный мятеж на манер тех, что десятками устраивали латиноамериканские диктаторы, за пролетарскую революцию.

Далее он пишет Смилге:

Единственное, что мы можем вполне иметь в своих руках и что играет серьезную военную роль, это финляндские войска и Балтийский флот. Я думаю, Вам надо воспользоваться своим высоким положением, свалить с себя на помощников и секретарей всю мелкую, рутинную работу, не терять времени на «резолюции», а все внимание отдать военной подготовке финских войск + флота для предстоящего свержения Керенского. Создать тайный комитет из надежнейших военных, обсудить с ним всесторонне, собрать (и проверить самому) точнейшие сведения о составе и расположении войск под Питером и в Питере, о перевозке войск финляндских в Питер, о движении флота и т.д.

Мы можем оказаться в смешных дураках, не сделав этого: с прекрасными резолюциями и с Советами, но без власти!!

Это просто верх цинизма! Партия рабочего класса по Марксу создается для того, чтобы учить пролетариат политической грамотности, терпеливо наблюдать за его успехами, подсказывать направление развития. Все это в конечном итоге должно привести к тому, что вооруженные передовыми знаниями рабочие скажут: «Мы знаем, как создать свое государство, можем обходиться без буржуазии» и только после этого возьмут власть. Какой бы нелепой в наши дни не выглядела эта идея, суть марксизма сводится именно к ней. Ленин же готовит обычный латиноамериканский переворот вроде тех, что в те же годы сплошной чередой шли в Мексике (там в 1917 году тоже была революция). Захват власти, личные амбиции для него важнее, чем длительное воспитание рабочего класса, который в случае неудачи восстания может сильно пострадать.

Вызывает недоумение призыв задействовать какие-то «финские войска». Никогда не слышал про таких участников революции и гражданской войны. Латышские стрелки — это да, но финские? Тем не менее, в документах ВРК действительно есть записка о прибытии 24 октября в Петроград каких-то вооруженных сил из Финляндии. Об их участии в перевороте пока выяснить ничего не удалось, но нет дыма без огня, тем более, что одним из самых экстравагантных политических актов Ленина сразу после революции стало «дарование» независимости Финляндии.

Я читаю сегодня в газетах, что уже через две недели опасность десанта равна нулю. Значит, времени на подготовку у вас совсем немного.

Какого такого десанта? Немецкого, намеревающегося вслед за Ригой направиться к Петрограду? И если этого не произойдет, убедить товарищей в необходимости восстания будет труднее? Вот так «историческая необходимость»! Оказывается, переход власти в руки рабочего класса диктуется не его готовностью и развитостью, а наличием внешней угрозы для страны пребывания! Лучше бы товарищ Ленин руководствовался такими соображениями в первые месяцы Первой мировой войны, когда открыто желал поражения своему национальному правительству. Это не просто цинично, но еще и глупо: правая рука не знает, что делает левая, прогрессирующий склероз прихватил. Или из разряда «Вы не понимаете, это другое!»

Надо изучить все сведения о расположении казаков и организовать посылку к ним агитаторских отрядов из лучших сил матросов и солдат Финляндии…

Отпуски даются и матросам и солдатам. Надо из отпускаемых в деревню на побывку составить отряды агитаторов для систематического объезда всех губерний и агитации в деревнях, как вообще, так и для Учредительного собрания.

Опять сплошные солдаты и матросы. А где рабочие, главная сила пролетарской революции? Похоже, Ленин с ними знаком очень слабо. И, кстати, кто дал ему право распоряжаться еще и свободным временем своих подопечных — отпусками?

Вы можете начать сразу осуществлять тот блок с левыми эсерами, который один может нам дать прочную власть в России и большинство в Учредительном собрании. Пока там суд да дело, заключите немедленно такой блок у себя, организуйте издание листовок (выясните, что вы можете сделать технически для этого и для их провоза в Россию) и тогда надо, чтобы в каждой агитаторской группе для деревни было не менее двух человек: один от большевиков, один от левых эсеров. В деревне «фирма» эсеров пока царит, и надо пользоваться вашим счастьем (у вас левые эсеры), чтобы во имя этой фирмы провести в деревне блок большевиков с левыми эсерами, крестьян с рабочими, а не с капиталистами.

Вообще-то у большевистской партии есть ближайший политический родственник — меньшевики. Вот с ними бы найти общий язык, поскольку они тоже марксисты, тогда влияние на рабочих можно было бы существенно усилить. Но меньшевики против вооруженного восстания, поэтому Ленин предпочитает блокироваться с эсерами, крестьянской партией. Напомню, что Маркс считал крестьянство чем-то таким, от чего рабочим нужно держаться подальше, чтобы не заразиться «мелкобуржуазностью». Ленину на марксизм плевать он его «творчески развивает» по принципу «что хочу, то и ворочу». Он учит тех, кто ему доверился, заключать сделки хоть с самим дьяволом, лишь бы это принесло сиюминутную пользу. То, что рассчитываться с дьяволом придется большой кровью, а отмываться придется десятилетиями, вождя нисколько не заботит. Это, батенька, называется не марксизм, это чистейшей воды макиавеллизм.

Надо сейчас же пустить в обращение такой лозунг: власть должна немедленно перейти в руки Петроградского Совета, который передаст ее съезду Советов. Ибо зачем терпеть еще три недели войны и «корниловских подготовлений»?

Во как приспичило, три недели и то не дотерпеть.

Здесь появляется еще один козырь, который Ленин будет использовать как аргумент в пользу восстания: «неокорниловщина». Если бы Корниловского мятежа, закончившего в конце лета 1917 года, не было, большевикам стоило бы его выдумать, такое это удобное пугало. Только вот незадача: Лавр Георгиевич после неудачи своего выступления был арестован; период с 1(14) сентября 1917 года по ноябрь того же года генерал и его сподвижники провели под арестом в белорусском Могилёве и Быхове. Только в ноябре, уже после захвата власти большевиками, Корнилов сбежит из тюрьмы и станет представлять для них серьезную угрозу. Но разве Ленина интересуют факты? Его интересуют любые приемы, способные нагнать страху на оппонентов и подтолкнуть страну к большевистскому беззаконию.

Еще Ленин просит Смилгу «наладить транспорт литературы из Швеции нелегально. Без этого все разговоры об «Интернационале» фраза». Вот, оказывается, зачем на самом деле нужен Интернационал: не для объединения пролетариев всех стран, а для нелегальных операций, а если учесть, что под словом «литература» у большевиков очень часто подразумевалось оружие, то и вовсе международным терроризмом попахивает.

Ну, и «на закуску»:

Пришлите мне через того же товарища удостоверение на имя Константина Петровича Иванова, что-де председатель областного комитета ручается за сего товарища, просит все Советы, как Выборгский Совет солдатских депутатов, так и другие, оказать ему полное доверие, содействие и поддержку. Мне это необходимо на всякий случай, ибо возможен и «конфликт» и «встреча».

То есть неприязненное отношение к Ленину свойственно уже не только официальным властям, но и советским деятелям. Ленин знает, что его не любят, и знает за что, но гнет свое.

Рассмотрим, наконец, статью Ленина «Кризис назрел», датированную 29 сентября 1917 г.

В первых ее предложениях появляется свежий аргумент в пользу вооруженного восстания, мол, не только большевики в России, но и самые сознательные борцы в развитых странах Европы идут в бой за правое дело рабочего класса (вспомнил, наконец, откуда по Марксу должна проистекать социалистическая революция). Правда, пока их мало: «Либкнехт в Германии, Адлер в Австрии, Маклин в Англии — таковы наиболее известные имена этих героев-одиночек, взявших на себя тяжелую роль предтеч всемирной революции». Как же так? Ведь марксистское движение в конце XIX в. достигло в Европе небывалой численности. Так то, разъясняет Ленин, оппортунисты, социал-шовинисты, с ними нам не по пути. Во как! Весь полк шагает не в ногу, один поручик идет в ногу.

Дальше он пишет:

Пришел третий этап, который можно назвать кануном революции. Массовые аресты вождей партии в свободной Италии и особенно начало военных восстаний в Германии — вот несомненные признаки великого перелома, признаки кануна революции в мировом масштабе.

Нет сомнения, в Германии были и раньше отдельные случаи мятежа в войсках, но эти случаи были так мелки, так разрознены, так слабы, что их удавалось замять, замолчать — и в этом было главное для пресечения массовой заразительности мятежнических действий. Наконец, назрело и такое движение во флоте, когда уже ни замять, ни замолчать его, даже при всех неслыханно разработанных и с невероятным педантизмом соблюденных строгостях германского военно-каторжного режима, не удалось.

Сомнения невозможны. Мы стоим в преддверии всемирной пролетарской революции.

Ой ли? Тут, вообще-то, мировая война идет, не до восстаний, а если что-то такое и намечается, то правительства правильно делают, если не дают своим государствам впасть еще и во внутреннюю нестабильность, не покончив с внешней угрозой. А впрочем… Да, что-то такое припоминается, на кораблях германского флота было в те годы какое-то восстание, которое чуть не закончилось революцией… Позвольте, но ведь это Кильское восстание, начавшееся в ноябре 1918 года. За год же до этого, осенью 1917-го, никаких существенных недоразумений на немецких военных кораблях историками не зафиксировано. Что-то от нас скрывают, как всегда. Или Ильич выдает желаемое за действительное, как всегда.

И зачем же весь этот международный шухер? А затем, что заграничным товарищам, оказывается, надо помочь!

Мы, русские большевики, одни только из всех пролетарских интернациалистов всех стран, пользуемся сравнительно громадной свободой, имеем открытую партию, десятка два газет, имеем на своей стороне столичные Советы рабочих и солдатских депутатов, имеем на своей стороне большинство народных масс в революционное время, то к нам поистине можно и должно применить слова: кому много дано, с того много и спросится.

Это еще что за новости? Сиволапые российские мужики обязаны помогать развитому европейскому пролетариату, который, вообще-то, и должен был запустить революционный процесс и нести в нем основную нагрузку? Это европейский просвещенный пролетариат должен учить остальной «недоразвитый» мир уму-разуму, вот как задумывал Маркс. Но «передовой класс», почему-то, попрятался по частным квартирам и выдавил из себя лишь несколько единичных героев. То ли не дозрел, то ли марксистская теория вообще ошибочна. В любом случае Россия, в которой люди в хлебных очередях блокадную пайку хлеба получают, не годится для начала сознательной революции. Разве что, для голодного бунта. (Почему-то историки не любят вспоминать тот факт, что в революционном Петрограде нормы выдачи хлеба были примерно такими же, как в Ленинграде в 1941-1942 гг., а сколько осенью-зимой 1917-1918-го в северной столице умерло от голода, никто и знать не хочет). И кстати, с чего это Россия должна делиться плодами Февральской революции с друзьями большевиков, если сами большевики и участия-то в свержении царя толком не принимали?

Далее вновь проводится мысль о том, что вооруженное восстание нужно для решения земельного вопроса:

В крестьянской стране, при революционном, республиканском правительстве, которое пользуется поддержкой партий эсеров и меньшевиков, имевших вчера еще господство среди мелкобуржуазной демократии, растет крестьянское восстание…

Сторонники коалиции вынуждены признать, что через семь месяцев революции в крестьянской стране «почти ничего не сделано для уничтожения кабалы» крестьян, закабаления их помещиками! Эти эсеры вынуждены назвать столыпинцами своего коллегу Керенского и всю его банду министров.

Это правда. В медицине такое называется «запущенный случай». То, что запутывалось столетиями, за полгода распутать не успели, хотя работа на аграрном направлении демократическими партиями в 1917 году велась просто адова. Они стремились учесть интересы всех категорий населения, в том числе дворян и «кулаков», которые давно перестали быть беспардонными эксплуататорами, а превратились во многих случаях в образцовых земледельцев: плантаторов, фермеров западного типа. Уж эти-то точно были в состоянии если не накормить страну «от пуза», то хотя бы не допустить массового голода. Но нет, вместо того, чтобы лечить запущенную болезнь хорошо известными, но сложными и долгими методами, «хирург» Ленин берет ржавый топор и без наркоза оттяпывает пациенту здоровую плоть: помещиков прогнать, кулаков обобрать, землю поделить по-черному, т.е. так, как и без него порешили крестьяне своими темными умами. Им-то, может, и простительно, а вот «великому Ленину», получившему юридическое образование и имеющему семейное поместье, но так и не усвоившему складывавшихся столетиями аграрных практик, нет. Но с него как с гуся вода:

победа правительства над крестьянским восстанием была бы теперь окончательными похоронами революции, окончательным торжеством корниловщины.

Опять стращает несуществующей «корниловщиной» и «жестокими мерами» дышащего на ладан правительства, у которого нет сил справиться не только с небывало массовыми крестьянскими бунтами, но даже с распоясавшимися в столице большевиками.

Опять напирает на войска:

Мы видели полный откол от правительства финляндских войск и Балтийского флота.

Привет товарищу Смилге.

Мы видим показание офицера Дубасова, не большевика, который говорит от имени всего фронта и говорит революционнее всех большевиков, что солдаты больше воевать не будут.

Один офицер говорит от имени всей армии?

Мы видим правительственные донесения о том, что настроение солдат «нервное», что за «порядок» (т.е. за участие этих войск в подавлении крестьянского восстания) ручаться нельзя.

Так идет жестокое подавление крестьянских восстаний правительственными войсками или солдаты отказываются стрелять в крестьян?

Мы видим, наконец, голосование в Москве, где из семнадцати тысяч солдат четырнадцать тысяч голосует за большевиков.

А у вас вообще партия пролетарская или солдатская? Солдатская «партия» называется военной хунтой.

Потом Ленин и вовсе «палится»:

У московского пролетариата несравненно больше связей с деревней, деревенских симпатий, близости к деревенским крестьянским настроениям, это факт, много раз подтверждённый и неоспоримый.

Вот тебе и раз! Московский-то пролетариат, на который возлагаются такие надежды, оказывается, — вчерашние крестьяне, а не зрелые, сознательные творцы истории, воспитанные марксистами. По сути в немалой части это и были еще совсем недавно крестьяне, так называемые отходники, которые зимой работают в городе на фабриках, летом занимаются хлебопашеством.

А вот новые действующие лица — служащие:

Гигантское общеэкономическое и общеполитическое и военное значение армии железнодорожников и почтовых служащих <которые> продолжают быть в остром конфликте с правительством, причем даже меньшевики-оборонцы недовольны «своим» министром Никитиным, а официальные эсеры называют Керенского и Кo «столыпинцами».

Тут Ленин явно залез в чужой огород. Как бы ни относились телеграфисты к своему начальству, именно они оказались неожиданным препятствием на пути большевиков к власти. Среди действительно образованного персонала телеграфов было сильно влияние кадетов, поэтому они часто отказывались обслуживать большевиков в дни октябрьского переворота.

Большевики, если бы они дали себя поймать в ловушку конституционных иллюзий, «веры» в съезд Советов и в созыв Учредительного собрания, «ожидания» съезда Советов и т.п.,— нет сомнения, что такие большевики оказались бы жалкими изменниками пролетарскому делу. Они были бы изменниками ему, ибо они предали бы своим поведением немецких революционных рабочих, начавших восстание во флоте.

Да плевать на десяток немецких недоумков, здесь, в Питере народ скоро десятками тысяч вымирать начнет!

Большевики были бы изменниками крестьянству, ибо терпеть подавление -крестьянского восстания правительством, которое даже «Дело Народа» сравнивает с столыпинцами, значит губить всю революцию, губить ее навсегда и бесповоротно. Кричат об анархии и о росте равнодушия масс; еще бы массам не быть равнодушными к выборам, если крестьянство доведено до восстания, а так называемая «революционная демократия» терпеливо сносит военное подавление его!!

Дывитесь, люди добры, как воно впряглося за крестьян! А ведь ни до осени 1917-го, ни после революции Ленин их иначе как презрительным словом «хозяйчики» не величал! Но это риторика, а как там с фактами? Да никак. Никаких примеров жестоких подавления бунтов правительственными войсками не приводится. Написал бы, например, что в Тамбовской губернии «корниловцы» разогнали крестьянское восстание с применением ядовитых газов, вот это произвело бы впечатление…

Большевики оказались бы изменниками демократии и свободе, ибо снести подавление крестьянского восстания в такой момент значит дать подделать выборы в Учредительное собрание совершенно так же — и еще хуже, грубее — как подделали «Демократическое совещание» и «предпарламент». Кризис назрел. Все будущее русской революции поставлено на карту. Вся честь партии большевиков стоит под вопросом. Все будущее «международной рабочей революции за социализм поставлено на карту. Кризис назрел…

Если чья честь и поставлена на карту, то одного фантазера, который пытается выдать желаемое за действительное. Да, ситуация в стране в сентябре 1917 года сложилась аховая, но вооруженное восстание уместным и благотворным никто не считал. Почти никто.

У статьи «Кризис назрел» есть еще и часть, предназначенная не для публикации, а для распространения среди узкого круга партийцев. Там приводятся дополнительные аргументы:

У нас в ЦК и в верхах партии есть течение или мнение за ожидание съезда Советов, против немедленного взятия власти, против немедленного восстания. Надо побороть это течение или мнение. Иначе большевики опозорили себя навеки и сошли на нет, как партия.

А вот это не в бровь, а в глаз: если бы большевики не взяли власть в октябре 1917 года, о них вспоминали бы как о мелких бузотерах наподобие банды анархистов, захвативших усадьбу Дурново. Октябрьский переворот и все, что за ним последовало — единственное их достойное упоминания деяние, правда, весьма геростратовского свойства. Только вот с аргументацией в пользу вооруженного восстания опять неувязка: получается, что необходимо оно не потому, что передовой рабочий класс дозрел до захвата власти, а чтобы не опозориться, ввязавшись в политическую авантюру.

Ленин резюмирует, объединяя все аргументы:

Полная измена немецким рабочим. Не ждать же нам начала их революции!! Тогда и Либерданы будут за «поддержку» ее. Но она не может начаться, пока Керенский, Кишкин и Кo у власти. Полная измена крестьянству. Имея оба столичных Совета, дать подавить восстание крестьян значит потерять и заслуженно потерять всякое доверие крестьян, значит сравняться в глазах крестьян с Либерданами и прочими мерзавцами.

«Ждать» съезда Советов есть полный идиотизм, ибо это значит пропустить недели , а недели и даже дни решают теперь все. Это значит трусливо отречься от взятия власти, ибо 1—2 ноября оно будет невозможно (и политически и технически: соберут казаков ко дню глупеньким образом «назначенного» восстания).

«Ждать» съезда Советов есть идиотизм, ибо съезд ничего не даст, ничего не может дать!

«Моральное» значение? Удивительно!! «Значение» резолюции и разговоров с Либерданами, когда мы знаем, что Советы за крестьян и что крестьянское восстание подавляют!! Мы сведем этим Советы до роли жалких болтунов. Сначала победите Керенского, потом созывайте съезд.

Вооруженное восстание якобы нужно для поддержки немецких рабочих. Ленин сам не особо верит в решительные действия европейского рабочего класса, но проговаривается, что если там победит пролетарская революция, то на нее сторону мгновенно перейдут и меньшевики, и прочие «оппортунисты», и тогда большевики мгновенно превратятся в серых неприметных мышек, затеряются в марксистской толпе. Получается, что восстание нужно для самоутверждения большевиков, а не для пользы рабочего дела.
Вооруженное восстание якобы нужно для поддержки восставших крестьян. Но крестьяне сами прекрасно справляются: громят усадьбы, делят землю, не дожидаясь никаких «декретов». Опять таки промедление с восстанием приведет к тому, что услуги большевиков никому не будут нужны. Кроме того, никто тех крестьян во второй половине 1917 года не подавлял, не было такой силы.
Ленин боится, что даже съезд Советов, это полулегальное пугало, не только не поддержит идею вооруженного восстания, но и не даст большевикам даже большинства в новых органах власти. С этой точки зрения да, восстание следовало проводить до съезда, чтобы поставить его перед свершившимся фактом. В противном случае «поезд» двинется дальше без большевиков, Но при чем здесь необходимость социалистической революции?
Мораль? Какая мораль? Только политическая целесообразность. К черту Маркса, да здравствует Макиавелли!

«Но ведь по факту Ленин оказался прав! Восстание удалось, его 70 лет называли Великой Октябрьской социалистической революцией!», — скажут почитатели большевизма. Да, но оппоненты Ленина сразу же стали называть это явление государственным переворотом. «Даже если это переворот, заговор, он все равно был удачным! Значит, Ленину удалось воплотить свою галлюцинацию вопреки мнению миллионов людей, среди которых были и могущественные государственные и партийные деятели, и успешные военачальники, и умелые политики. Разве он не гений?» Да, если только не предположить, что корни этой «галлюцинации» находились не в ленинской голове, что идея «превращения буржуазной революции в социалистическую» была легальным прикрытием плана по рейдерскому захвату последней на Земле неподеленной лакомой территории — Российской империи. Ей, «простофиле», с точки зрения европейских «сестер» досталось не по чину большое наследство.