Индус, три, Али: за?

Принято считать, что в романах «Золотой теленок» и «12 стульев» единственный симпатичный мужской персонаж — Остап Бендер. Он хоть и балансирует на грани криминального менталитета, но в принципе человек хороший: делится с беспризорным мальчиком яблочком, помогает Елене Станиславовне донести самовар и вообще добротно воспитан и начитан. Прочие же герои там — откровенная дрянь. Пьяницы, мелкие воришки, трусы, подхалимы, графоманы, грубияны, обыватели, которым лишь бы набить пузо гусиком возле обожаемого Мусика. Великий Комбинатор относится к своим товарищам по сюжету с заметным оттенком надменности, если не сказать брезгливости, прикрытой, впрочем, безупречной вежливостью. Иногда при чтении возникает даже вопрос. Книги эти написаны в конце 1920-х, персонажи — преимущественно взрослые люди, которым перевалило за 30, 40, 50. Все они должны были пережить мировую и гражданскую войны, голод, разруху, слом привычного уклада жизни, разгул преступности. Однако этих бед, судя по главным книгам Ильфа и Петрова, как будто и не было, как будто все эти Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд, Исидор Яковлевич, Афанасий Яковлевич, Кирилл Яковлевич, Олег Яковлевич и Паша Эмильевич вкупе с мадам Грицацуевой сразу родились на свет пышущими нездоровой полнотой жуликоватыми недоумками. Вот, например, как описывается первая очная встреча Остапа с подпольным миллионером:

Они вошли в гогочущий, наполненный посетителями зал, и Балаганов повел Бендера в угол, где за желтой перегородкой сидели Чеважевская, Корейко, Кукушкинд и Дрейфус. Балаганов уже поднял руку, чтобы указать ею миллионера, когда Остап сердито шепнул:

— Вы бы еще закричали во всю глотку: «Вот он, богатей! Держите его!» Спокойствие. Я угадаю сам. Который же из четырех.

Остап уселся на прохладный мраморный подоконник и, по-детски болтая ногами, принялся рассуждать.

— Девушка не в счет. Остаются трое: красномордый подхалим с белыми глазами, старичок-боровичок в железных очках и толстый барбос серьезнейшего вида. Старичка-боровичка я с негодованием отметаю. Кроме ваты, которой он заткнул свои мохнатые уши, никаких ценностей у него не имеется. Остаются двое: Барбос и белоглазый подхалим. Кто же из них Корейко? Надо подумать.

Остап вытянул шею и стал сравнивать кандидатов. Он так быстро вертел головой, словно следил за игрой в теннис, провожая взглядом каждый мяч.

— Знаете, бортмеханик, — сказал он наконец, — толстый барбос больше подходит к роли подпольного миллионера, нежели белоглазый подхалим. Вы обратите внимание на тревожный блеск в глазах барбоса. Ему не сидится на месте, ему не терпится, ему хочется поскорее побежать домой и запустить свои лапы в пакеты с червонцами. Конечно, это он — собиратель каратов и долларов. Разве вы не видите, что эта толстая харя является не чем иным, как демократической комбинацией из лиц Шейлока, Скупого рыцаря и Гарпагона.А тот другой, белоглазый, просто ничтожество, советский мышонок. У него, конечно, есть состояние — 12 рублей в сберкассе, и предел его ночных грез — покупка волосатого пальто с телячьим воротником. Это не Корейко. Это мышь, которая…

Но тут полная блеска речь великого комбинатора была прервана мужественным криком, который донесся из глубин финсчетного зала и, несомненно, принадлежал работнику, имеющему право кричать.

— Товарищ Корейко! Где же цифровые данные о задолженности нам Коммунотдела ? Товарищ Полыхаев срочно требует!

Остап толкнул Балаганова ногой. Но барбос спокойно продолжал скрипеть пером. Его лицо, носившее характернейшие черты Шейлока, Гарпагона и Скупого рыцаря, не дрогнуло. Зато красномордый блондин с белыми глазами, это ничтожество, этот советский мышонок, обуянный мечтою о пальто с телячьим воротником, проявил необыкновенное оживление. Он хлопотливо застучал ящиками стола, схватил какую-то бумажонку и быстро побежал на зов.

Не только вызываюшие презрение Остапа персонажи, но и сам трест ГЕРКУЛЕС показан исключительно в комическом ключе. Он расположился в бывшей гостинице, на стенах которой еще не успели закрасить дореволюционные таблички, свидетельствующие о том, что когда-то там текла совсем другая, буржуазно-декадентская жизнь. Геркулесовцы хранят документы в мраморных ваннах номеров люкс и на сетках панцирных кроватей, оставшихся с гостиничных времен, находя это, впрочем, очень удобным. Глава треста товарищ Полыхаев вынужден вместо выполнения своих прямых служебных обязанностей вести уморительную бюрократическую борьбу с каким-то Коммунотделом, который предписывает «в недельный срок освободить помещение быв. Гостиницы «Каир» и передать со всем быв. гостиничным инвентарем в ведение гостиничного треста. Вам предоставляется помещение быв. акц. об-ва «Жесть и бекон».

Неужели ГЕРКУЛЕС представляет собой столь бесполезный, болезненный нарост на теле молодой советской экономики? Ильф и Петров мимоходом признают, что некоторая хозяйственная работа этой конторой, все-таки, ведется и заключается «в различных торговых операциях в области лесо- и пиломатериалов». Но это же не смешно, читатель, давайте лучше поиронизируем над людишками, заплывшими нэпмановским жирком и погрязшими в мелочных дрязгах, обывательских разговорчиках — как бы призывают авторы (прошу извинить за еще одну длинную, но характерную цитату; впрочем, перечитать фрагмент из «Золотого теленка» для меня, например, всегда удовольствие):

Когда Остап и Балаганов подымались по лестнице, раздался тревожный звонок, и сразу же из всех комнат выскочили служащие. Стремительность этого маневра напоминала корабельный аврал. Однако это был не аврал, а перерыв для завтрака. Иные из служащих поспешали в буфет, чтобы успеть захватить бутерброды с красной икрой. Иные же делали променад в коридорах, закусывая на ходу. Из планового отдела вышел служащий благороднейшей наружности. Молодая округлая борода висела на его бледном ласковом лице. Влажные женские глаза светились добротой. В руке он держал холодную котлету, которую то и дело подносил ко рту, каждый раз внимательно ее оглядев. В этом занятии служащему с благороднейшей наружностью чуть не помешал Балаганов, пожелавший узнать, на каком этаже находится финсчетный отдел.

— Разве вы не видите, товарищ, что я закусываю? — сказал служащий, с негодованием отвернувшись от Балаганова.

И, не обращая больше внимания на молочных братьев, погрузился в разглядывание последнего кусочка котлеты. Осмотрев его со всех сторон самым тщательным образом и даже понюхав на прощание, служащий отправил его в рот, выпятил грудь, сбросил с пиджака крошки и медленно подошел к другому служащему у дверей своего отдела.

— Ну, что, — спросил он, оглянувшись, — как самочувствие?

— Лучше б не спрашивали, товарищ Бомзе, — ответил тот. И, тоже оглянувшись, добавил: — Разве это жизнь? Нет никакого простора индивидуальности!Все одно и то же, пятилетка в четыре года, пятилетка в три года.

— Да, да, — зашептал Бомзе, — просто ужас какой-то.Я с вами совершенно согласен. Именно, никакого простора для индивидуальности, никаких стимулов, никаких личных перспектив. Жена, сами понимаете, домашняя хозяйка, — и та говорит, что нет стимулов, нет личных перспектив!

Тяжело вздохнув и трогая свою бороду, Бомзе двинулся навстречу другому служащему, только что вернувшемуся из буфета .

— Ну, что, — спросил он, заранее печально улыбаясь, — как самочувствие?

— Да вот, — сказал собеседник, — сегодня утром из командировки. Удалось повидать совхоз. Грандиозно! Зерновая фабрика! Вы себе не представляете, голубчик, что такое пятилетка, что такое воля коллектива! с горячностью воскликнул Бомзе. — Именно воля коллектива! Пятилетка в четыре года, даже в три — вот тот стимул, который… Да возьмите наконец даже мою жену. Сами понимаете, домашняя хозяйка, — и та отдает должное индустриализации. Черт возьми! На глазах вырастает новая жизнь!

Отойдя в сторону, он радостно помотал головой. Через минуту он уже держал за рукав кроткого тов. Борисохлебского и говорил:

— Вы правы. Я тоже так думаю. Зачем строить магнитогорски, совхозы, всякие комбайны, когда нет личной жизни, когда подавляется индивидуальность?

А еще через минуту его глуховатый голос булькал на площадке лестницы.

— Ну, то есть то же самое я говорил только что товарищу Борисохлебскому, что плакать об индивидуальности, о личной жизни, когда на наших глазах растут зерновые фабрики, магнитогорски, всякие комбайны, бетономешалки, когда коллектив…

В течение перерыва Бомзе, любивший духовное общение, успел покалякать с десятком сослуживцев. Сюжет каждой беседы можно было определить по выражению его лица, на котором горечь по поводу зажима индивидуальности быстро переходила в светлую улыбку энтузиаста. Но каковы бы ни были чувства, обуревавшие Бомзе, лицо его не покидало выражение врожденного благородства. И все, начиная с выдержанных товарищей из месткома и кончая политически незрелым Кукушкиндом, считали Бомзе честным и, главное, принципиальным человеком. Впрочем, он и сам был такого же мнения о себе.

Напомню, что сюжет «Золотого теленка» разворачивается в 1929-1930 гг., когда товарищ Сталин уже взял уверенный курс на сворачивание договорной (рыночной) и разворачивание командно-административной экономики. Так что тем, кто не понимает «зачем строить магнитогорски, совхозы, всякие комбайны» вскоре не поздоровится. Но пока их еще можно без всякого сожаления высмеивать, бить, так сказать, оружием сатиры. А потом, сев на комфортабельный пароход «Нормандия», отправиться за океан, чтобы бичевать там пороки уже американских обывателей, правда, в более мягкой, но не менее снисходительной манере.

Оставим на время художественную литературу, чтобы поговорить о советской экономике времен нэпа. Итак, трест ГЕРКУЛЕС занимался… лесом. Этот факт по-другому позволяет взглянуть на название, в котором явно улавливается не только имя героя древнегреческой мифологии, но и вид хозяйственной деятельности. Да, в СССР любили залихватские аббревиатуры. Вот несколько примеров из «Списка действующих концессий общесоюзного и республиканского значения» от 4 февраля 1928 г., помеченного, кстати, грифом «Секретно» (см. сборник «Индустриализация Советского Союза». Часть II. М., 1999. С. 227.):

Так что за вымышленным, комическим ГЕРКУЛЕСом Ильфа и Петрова вполне могли скрываться такие серьезные организации, как Руссанглолес, Руссголландолес, Русснорвеголес и т.п.

Интересно не столько это лингвистическое наблюдение, сколько то, что с октября 1917 года прошло уже более 10 лет, а иностранные компании вывозят из СССР «все, что плохо приколочено» с не меньшим комфортом, чем при царе-батюшке. Я ведь привел только часть списка ради характерных названий, полностью же он включает в себя более 60 наименований концессий с иностранным участием общесоюзного уровня и с полсотни уровня РСФСР. Есть там очень интересные позиции, например, добычей золота на реке Лена в 1928 году, как ни в чем не бывало, занимается… акц. об-во Лена-Голдфилдс лимитед. Почему «как ни в чем не бывало»? Потому что именно на приисках этой компании произошел позорный Ленский расстрел. Если исходить из пролетарской идеологи, большевистское правительство эту компанию не поощрять выгодными контрактами, а гнать поганой метлой должно из государства рабочих и крестьян, а тут пожалуйте, ваше благородие, забудем старые обиды, вот вам концессия, только часть валютной выручки в определенные кабинеты заносить не забывайте.

Есть в упомянутом списке контрагенты с мировым именем: Стандарт ойл, МАН, Эриксон, Крупп; есть и помельче: Чехословацкое Правительство, германский гражданин Герман Федорович Брюк, польский гражданин О. Триллинг, датские граждане Винтер и Скоу Кельдсен, латвийский гражданин Лев Мейерович Рейсер (он же Лейба Барух) (РСФСР-Москва), литовский гражданин Борунский Шмерель Юделевич (РСФСР-Москва) и другие официальные лица.

«Так нэп потому и свернули, что капиталистические хищники были чересчур жадны, не всегда чисты на руку, среди них встречались откровенные авантюристы, — возразит мне воображаемый оппонент. — Советское государство к началу 1930-х гг. вполне окрепло для того, чтобы самостоятельно решать свои экономические задачи. Вот товарищ Сталин железной рукой и разогнал все эти сомнительные конторы, призвал советских граждан к героическому, самоотверженному труду во имя грядущего процветания!» Не соглашусь с этим. Да, действительно, документы о хозяйственной деятельности, датированные последними годами нэпа, изобилуют сообщениями о невыгодности заключенных с заграничными компаниями договоров, о нехватке валюты, об отсутствии взаимопонимания с иностранными специалистами, о мошенничествах и авантюрах, но свидетельствует это не о неэффективности рыночной экономики, а о неумении большевиков работать в цивилизованном правовом поле, низкой экономической и правовой квалификации советских специалистов. Романовы-то подобные совместные предприятия учреждали сотнями и те стабильно работали без оглядки на превратности российской внутренней политики.

В некоторых учебниках истории мне доводилось читать, что иностранные компании в период нэпа заключали договоры с СССР неохотно, в недостаточных количествах, что практика концессий себя не оправдала. Вышеупомянутый секретный документ опровергает это. Западные фирмы осваивали советские сырьевые ресурсы вполне рьяно, да и СССР получал из Европы и США в 1920-х оборудование, высокотехнологичное сырье. А потом, в год великого перелома (1929) большевики вдруг бац кулаком по столу: «Не бывать больше в нашей стране рабочих и крестьян проклятым буржуинам с их грязными капиталами и мошенническими технологиями! Сами индустриализацию проведем, да такую, что все ахнут! Сматывайте-ка, толстопузые, удочки да проваливайте восвояси!» И, что интересно, все эти Ротшильды с Рокфеллерами, безропотно, побросав предприятия, в которые вложили миллионы долларов, отказавшись от долгосрочных планов деятельности в изобилующей ресурсами России, вздохнули: «Ну, штош…», и «поуехали». Впоследствии они ни разу не вспомнили о связанных с этим убытках, не стремились вернуть утраченное. Просто тихо встали и смиренно ушли. Что-то не стыкуется эта картинка с представлениями об империалистических хищниках, тем более что «кинули» их в России уже второй раз за 12 лет: первый раз экспроприировали заводы-пароходы в 1917 году, второй раз беспардонно выперли с рынка в 1929-м. Просто позавидовать можно ангельскому терпению и всепрощению «акул бизнеса», во главе которых далеко не всегда стояли христиане.

Да, одной из целей романа «Золотой теленок» было высмеивание затхлых реалий нэпа. Если же посмотреть на сюжет более объективно, то подпольный миллионер Корейко выглядит не таким уж «красномордым блондином с белыми глазами, ничтожеством, советским мышонком, обуянным мечтою о пальто с телячьим воротником», эдаким нэповским Акакием Акакиевичем. Он умудрился в самые опасные годы сколотить капитал в 10 миллионов рублей. Если имеются в виду золотые рубли, то даже в сегодняшних ценах это десятки миллионов долларов. Неплохо для «мышонка». В любой западной стране Александр Иванович был бы респектабельным гражданином, а происхождение его капиталов не вызывало бы особых вопросов. Ведь в чем смысл аферы Бендера? Запугать Корейко ответственностью именно перед специфическими советскими порядками. По любым другим законам, основанным на обычном, наполеоновском гражданском кодексе, экономические предприятия нашего «подпольного миллионера» выглядели бы вполне безобидно и обоснованно. Да, они в немалой степени аморальны, но, как говорится, не пойман — не вор. Википедия приписывает Корейко следующие экономические преступления:

Если первые два пункта действительно вызывают негодование, то о третьем в наши дни и говорить-то смешно. Какое же это преступление? Государство у нас что, дитя малое? Слово «кредит» означает «доверяет», а значит если чиновники выдали деньги тому, кто их заведомо не вернет, то сами и виноваты.

Остап Бендер, наш симпатяга, кстати, нисколько не затрудняется пользоваться деньгами, полученными от спекуляций продовольствием, предназначавшимся для умиравших от голода детей Поволжья. Деньги вообще-то не пахнут, но только не для него, собственноручно собиравшего досье и знавшего происхождение каждого рубля. Так что он хоть и собирался пожертвовать свой миллион Наркомфину, но авторы, конечно же, понимали, что такой жест, будь он доведен до конца, был бы смертельным ударом для образа симпатичного жулика. Любой читатель, даже самый рассоветский сказал бы: «Ну и дурак!». Так что отправился наш Великий Комбинатор в Рио кутить на украденные у голодных детей деньги как миленький, благо румынские пограничники не дали свершиться этой вопиющей несправедливости. А вот А.И. Корейко остался в СССР в надежде, что когда-нибудь его капиталы так или иначе послужат отечеству. Он просто уберег деньги от произвола дикарей, дорвавшихся до власти и, заметьте, не тратит капитал, а именно сохраняет для будущего. Ну, и кто из них после этого симпатяга?

Впрочем, история все равно скользкая с морально-этической точки зрения, а посему долой прогнивший нэп! Да здравствует благородная индустриализация!

У еще одной героини романа «Золотой теленок» — Зоси Синицкой, в которую по сюжету влюблен Остап, был дед, специалистом по составлению газетных загадок. Он старался использовать в своих работах новомодные слова. Пытаясь зашифровать слово «индустриализация», он написал такой ребус:

Мой первый слог сидит в чалме, Он на Востоке быть обязан. Второй же слог известен мне, Он с цифрою как будто связан. В чалме сидит и третий слог, Живет он тоже на Востоке. Четвертый слог поможет бог Узнать, что это есть предлог.

То есть «индус, три, Али, за». А вот с окончанием «ция» старик так и не справился. По крайней мере, авторы законченный ребус не приводят. Тем не менее, этот фрагмент сюжета — еще одно доказательство того, что роман Ильфа и Петрова имел вполне определенную цель, с которой блестяще справился — пропагандировать идею индустриализации.

Спроси любого, кто застал советские времена: какова роль первых пятилеток в истории нашей страны? Большинство скажет: «Значимее индустриализации в нашем довоенном прошлом ничего и не было. Борьба за ускоренное развитие крупной промышленности — важнейшая, ярчайшая составляющая платформы ВКП (б)! Революционное преобразование экономики, овладение несметными природными богатствами, это ли не прорыв в развитии некогда отсталой, аграрной страны? Индустриализация — аксиома марксистско-ленинского учения, непременный атрибут советской, социалистической экономики». Ой ли? А где это написано? «Да везде! — воскликнет воображаемый оппонент. — Кто ж не помнит советских плакатов, призывающих к участию в великих стройках, вдохновенных стихов, песен, фильмов про ударников? Все это в изобилии появилось в 1930-е, этим был пропитан сам воздух, это чуть ли не на небе было написано!» Так на сарае тоже, вон, что-то написано, а там дрова лежат. Давайте-ка поконкретнее.

Маркс с Эгнельсом писали что-нибудь о необходимости индустриализации? Вы не поверите, но нет! Они ведь разрабатывали свое учение для европейского пролетариата, а на Западе с промышленным развитием и так все обстояло более чем благополучно. Заводы и фабрики росли как грибы после дождя, банки едва успевали кредиты на это дело выдавать. Более того, Маркса и Энгельса больше беспокоила не недостаточная степень промышленного развития, а как раз наоборот, кризисы перепроизводства, которые, по их мнению, и должна была обуздать плановая, коммунистическая экономика. Во время кризисов люди голодают, но молоко выливается в реки! Разве это разумно, разве справедливо? Не наращивать производство, а искусственно сократить, чтобы не выпускать лишнего, не тратить зря природные ресурсы, не разжигать доступностью большого количества стихийно произведенных товаров низменные инстинкты людей. И вообще, в коммунистическом обществе будущего проблем с производством чего бы то ни было возникать не должно, человечество уже научилось изготавливать все необходимое для гармоничного развития. Ставку в социалистическом обществе следует делать на коллективизм, подавление эгоизма, гармоничное развитие каждой личности. Т.е. западному обществу нужна не индустриализация, а даже некоторая… деиндустриализация! Вот так примерно считали Маркс с Энгельсом.

Упс… Может, тогда Ленин индустриализацию придумал? Большевистские идеологи со мной, конечно, не согласятся но рискну утверждать: тоже нет! В 1917 г. Ленин был уверен, что едет делать революцию в промышленно развитую страну. С момента выхода одного из своих основных произведений — «Развитие капитализма в России» — он так старался убедить соратников и вообще всех окружающих в том, что Россия готова к социалистической революции, что, видимо, сам поверил в эту глупость, благо жил преимущественно за границей. Увидев же, что реальность не совпадает с ожиданиями, списал неувязку на последствия Первой мировой войны. А потом началась Гражданская, стало не до индустриализации… Под самый конец жизни Ильич, кажется, начал догадываться, куда он попал, но было уже поздно. Каждому, кто хочет самостоятельно убедиться в том, насколько Ленин был далек от идей индустриализации в ее сталинском виде, рекомендую прочитать его заметки под названием «Набросок плана научно-технических работ». Это полнейшее научно-техническое и экономическое убожество, детский лепет на лужайке. Да, был еще план ГОЭЛРо, но, опять-таки, кто его читал? Там полноценной индустриализацией сталинского масштаба и не пахнет.

Кто же тогда вбросил в большевистскую политику идею об индустриализации? Имя героя известно: Лев Давыдович Троцкий. Вот он никаких иллюзий по поводу уровня развития экономики России не питал и вполне понимал, чем обернется революция. Именно по его, а не по ленинским замыслам сработал Сталин в 1930-х (предварительно устранив автора идеи и выдав ее за свою). Только вот большевиком Троцкий не был, да и марксистом не был. Был он… троцкистом, а на практике кем надо в текущий момент, тем и был, лишь бы выполнить поставленные нью-йоркскими нанимателями задачи.

За дело индустриализации Троцкий хотел было взяться еще до того, как отгремели последние выстрелы Гражданской войны, в 1920-1921 гг., когда разгорелась т.н. «Дискуссия о профсоюзах». Очень уж у него руки чесались понастроить в России гигантских заводов, плотин и магистралей, причем не для повышения благосостояния местного населения, а как раз наоборот, за счет превращения россиян в рабов. Соберем, мол, их всех в трудовые армии, поселим в бараках и вагончиках и будем туда-сюда по стране гонять, пока все месторождения не освоим и суперстройки не завершим. «Да как же так, отец родной, — изумились соратники. — Мы же, большевики, вроде как интересы трудящихся собирались отстаивать, а ты для рабочих и крестьян новое крепостное право ввести предлагаешь?» А с того как с гуся вода, мол, этот народишко все равно ни на что не годен, кроме как сгореть в топке индустриализации как расходный материал. Лес рубят — щепки летят. Зато будущие поколения будут пользоваться всеми благами цивилизации.

Какая-то антинародная, людоедская вырисовывалась из речей Троцкого индустриализация. Думается даже, что Марксу с Энгельсом такие рассуждения пришлись бы не по нутру. И где только Лев Давыдович таких циничных идей нахватался? Может, сам придумал? Да зачем же их придумывать, если в Европе накануне Первой мировой войны подобных веяний бродило — как дрожжей в хорошей браге? Как вам, например, такая подборка изречений (опять длинная цитата, но зато полезная, из малодоступного источника):

…мы развиваем и превозносим великую новую идею, циркулирующую в современной жизни: идею механической красоты, и прославляем любовь к машине, пылающую на щеках механиков, обожженных и перепачканных углем. … Мы работаем заодно с Механикой, чтобы уничтожить старую поэзию расстояния и диких пустынь, которую мы замещаем лирическим трагизмом вездесущей и всюду поспевающей скоростей. … Разноцветные афиши на зелени лугов, железнодорожные мосты, перекинутые между холмами, хирургические поезда, просверливающие голубое брюхо гор, огромные трубы турбин, новые мускулы земли, примите хвалу…, так как вы разрушаете старую болезненную и воркующего чувствительность земли! … Нужно ввести на сцене царство Машины, великий революционный трепет, волнующий массы, новые течения идей и великие научные открытия, которые совершенно преобразовали чувствительность и мышление людей двадцатого века. … Противоречивые силы Банка,… революционных синдикатов, металлургов, инженеров электриков и авиаторов, право стачек, равенство перед законом, власть числа, узурпаторская сила массы, быстрота международных сообщений, привычка к гигиене и комфорту, требуют… больших хорошо проветриваемых, народных домов; безусловно удобных поездов; тоннелей; железнодорожных мостов; громадных и быстрых трансатлантических пароходов; вилл, умело раскинутых по холмам под свежим опахалом горизонтов; огромных митинговых зал и усовершенствованных уборных для быстрого и ежедневного ухода за телом. … Эстетике, которая непосредственно удовлетворяет пользе, ни к чему в настоящее время королевские дворцы с господствующими линиями и гранитными фундаментами, выраставшие некогда над средневековым городишком—скопищем жалких лачуг. К чему нам теперь метать в небо башни этих соборов, которые поднимались в облака, соединяя руки своих стрелок в мольбе о защите городков, корчившихся в их тени? Мы противопоставляем им абсолютно победоносную и окончательную эстетику больших локомотивов, спиральных тоннелей, броненосцев, миноносцев, монопланов… и беговых автомобилей. … Нет ничего прекраснее лесов строящегося дома. <Строительные> леса, с их мостками цвета опасности, дебаркадерами аэропланов, с их бесчисленными руками, хватающими звезды и кометы, с их воздушными площадками, откуда глаз обнимает более обширный горизонт… Леса, с ритмом блоков, молотков, и время от времени раздирающего крика и тяжелого падения каменщика, крупной капли крови на мостовой… леса символизируют нашу жгучую страсть к становлению вещей. Прочь реализованные и построенные вещи, бивуаки сна и трусости! Мы любим только громадные леса, движущиеся и страстные, которые сумеем укреплять ежеминутно, всегда на разный лад, соответственно изменяющимся ухваткам шквалов, красным цементом наших тел, выкованных волей. … Бойтесь всего от червивого Прошлого. Надейтесь на всё от Будущего. Имейте доверие к прогрессу, который всегда прав, даже когда ошибается, потому что он есть движение, жизнь, борьба, надежда. Остерегайтесь затевать тяжбу с прогрессом. Пусть он обманщик, плут, убийца. вор, поджигатель, прогресс всегда прав. … 0! как я завидую людям, которые родятся через сто лет… … Мы будем воспевать огромные толпы, взволнованные трудом, удовольствием или восстанием; многоцветные и многоголосые бури революций в современных столицах; ночную вибрацию арсеналов и верфей под их бурными электрическими лунами; жадные вокзалы, пожирающие дымящихся змей; фабрики, подвешенные к облакам шнурками своих дымов;… предприимчивые пакетботы, обыскивающие горизонт; широкогрудые локомотивы, фыркающие от нетерпения на рельсах, подобно громадным стальным коням, взнузданным длинными трубами; скользящий полет аэропланов, винты которых шелестят точно знамя и аплодисменты восторженной толпы. … Отечество… являет собой самую обширную и конкретную солидарность интеллектуальных, сельскохозяйственных, речных, портовых, промышленных интересов, связанных с уникальным географическим положением, климатом… … Отечество — это максимальное продолжение индивида, или лучше сказать — самый большой индивид, способный жить долго, управлять, господствовать и защищать все части своего тела… Понятие отечества нерушимо, как и понятие партии. Отечество не что иное, как обширная партия. … Человеческий прогресс, который по природе обладает возрастающей скоростью, как любая скорость предполагает преодоление препятствий, то есть революционные войны. … Мы мечтаем о <стране> свободной, мужественной, эластичной, динамичной, опьянённой прогрессом, готовой ко всему… с максимальным количеством тех, кого мы называем героическими гражданами… … Есть мрачные, вялые и слепые людские массы, беспросветные — ни надежды, ни желания. Мы возьмём их на буксир. … Пусть правит обширный пролетариат гениев… Пролетариат гениев в сотрудничестве с развитием промышленного оборудования достигнет того максимума заработной платы и того минимума ручной работы, которые, не сокращая производство, смогут предоставить любому уму свободу думать, создавать, получать наслаждение от творчества.

Это подборка цитат из футуристических манифестов Филиппо Маринетти, написанных еще до Первой мировой войны. Начитавшись именно таких текстов, Бенито Муссолини решил порвать с коммунистами и организовать собственную, первую в мире фашистскую партию. Образованием Дуче в то время, кстати, занималась российская большевичка Анжелика Балабанова, а где-то неподалеку обучался архитектурному делу Борис Иофан, автор Дома на набережной. Этот советский мэтр никогда не разрывал связей с Италией, даже фашистской.

Футуризм был идеологией, устремленной в будущее. Учение, которое создал Карл Маркс, казалось бы, тоже, но вот контуры грядущего социалистического государства основоположник диалектического материализма очертил очень осторожно и расплывчато. Мол, нужно сначала пролетариат воспитать, власть у капиталистов отобрать, а там посмотрим по обстоятельствам. Кто же знал, что все это осуществится так быстро? Придя к власти в 1917 году с такой легкостью, большевики оказались в растерянности, как люди, купившие мебель с плохо отпечатанной инструкцией по сборке на китайском языке: в общих чертах понятно, но некоторые детали выглядят лишними, а некоторых, как будто бы, наоборот, не хватает. А тут футуристы с готовым решением: вот же как надо, дяденьки! Поскольку союзники у большевиков были в дефиците, они охотно воспользовались добровольно и охотно предоставленными услугами по конструированию будущего. В начале 1918 года в большевики записался один из лидеров отечественных футуристов Осип Брик, не только с энтузиазмом встретивший обе революции 1917 года, но и активно в них участвовавший. Кстати, это единственный деятель, о котором мне известно как об одном из организаторов Февральской революции. Они с Маяковским служили в петроградской автомобильной роте и, кажется, формировали те самые грузовики, увешанные ощетинившимися штыками революционными солдатами. Остальные организаторы Февральской революции, вручившие власть Временному правительству, для меня пока остаются анонимными.

Футуристы поначалу заполняли в революционной России культурный вакуум. Пока большевики были заняты гражданской войной, последователи Маринетти (в России, впрочем, чувствовавшие себя вполне независимо от своего основоположника), отводили душу на эстетическом фронте. Это и всем известные окна РОСТа, и театр Мейерхольда, и так возмущавшие москвичей и питерцев авангардистские статуи и скульптуры вроде башни Татлина. Тот же Маринетти с гордостью писал:

Я рад узнать, что все русские футуристы — большевики и что футуристическое искусство было на некоторое время государственным искусством в России. Русские города на последнем майском празднике были украшены художниками-футуристами. Поезда Ленина были снаружи расписаны динамичными цветными формами, очень похожими на Боччони, Балла или Руссоло. Это делает честь Ленину и радует нас как наша победа.

На первых порах были даже попытки устроить в молодой советской республике футуристическую сексуальную революцию (ходили голышом по улицам Москвы под лозунгом «Долой стыд!»), однако консервативно настроенные обыватели быстро напомнили экспериментаторам, что они не в солнечной Италии.

Ленин всевозможных представителей «современного искусства» вроде тех же футуристов на дух не переносил, но, поскольку особой эрудицией не отличался и умишком обладал весьма посредственным, со своей стороны предложить достойной культурной альтернативы не сумел. Пришлось «хавать что дают», тем более что нарком просвещения Луначарский эстетическим новшествам, напротив, покровительствовал, мол, революция, так уж революция во всем.

Другое дело Троцкий. Много попутешествовав по Европе в довоенный период эмиграции, он познакомился с ведущими деятелями авангарда и передовыми европейскими интеллектуалами, от которых перенял как интерес к современному искусству, так и… идею индустриализации. В частности, Лев Давыдвич был какое-то время завсегдатаем парижского кафе Ротонда, славившегося в начале XX в. как центр интеллектуальной жизни европейских левых. Там можно было не только познакомиться с Модильяни или Пикассо, но и побеседовать с адептами революционных экономических веяний. (Ленин о Ротонде тоже знал, но соратники не смогли заманить его туда никакими пряниками). В общем, Троцкий с футуристами был давно и хорошо знаком, вполне им симпатизировал и их местами циничные идеи в немалой степени разделял.

Да, да, идея индустриализации привнесена в большевистскую практику извне! Более того, она гораздо старше теории, которой руководствовались соратники Ленина. Я недавно опубликовал здесь серию статей о «трех источниках и трех составных частях марксизма». В той, что посвящена утопическому социализму, упоминается граф Анри Сен Симон. Вот его-то как раз и можно считать одним из первых и главных теоретиков индустриализации. Одна из его главных работ так и называется — «Об индустриальной системе». Еще в первой половине XIX в. он выпускал журнал «Индустрия» (в СССР была газета «Социалистическая индустрия») и вообще превратил деятельность, связанную с развитием крупной промышленности, во что-то вроде религии, причем уже при его жизни сформировалась секта адептов такого рода идей. Как не вспомнить Маринетти, читая такие тезисы Сен Симона:

высший закон прогресса человеческого духа все влечет за собой и надо всем господствует: люди являются для него не чем иным, как орудием. Хотя эта сила <прогресса> проистекает от нас, мы так же бессильны освободиться от ее влияния или подчинить себе ее действие, как изменить по своей воле первоначальный толчок, заставивший нашу планету вращаться вокруг Солнца.

Только вот жил Сен Симон лет за 100 до возникновения футуризма. Он умер, если не ошибаюсь, в 1846 году, т.е. до того, как Маркс опубликовал свой «Манифест коммунистической партии», так что идея индустриализации действительно имеет давние и живучие корни.

Взгляды футуристов роднит с учением Сен Симона радикальный антиклерикализм. Если Маринетти писал, обращаясь к социалистам, своим политическим конкурентам: «Расположены ли вы, как и мы, освободить Италию от папства?», то Сен Симон, несмотря на свое графское происхождение, порвал с католичеством еще в подростковом возрасте, отказавшись по совету своего учителя Д’Аламбера пройти обряд конфирмации. По мнению графа, как христианство соответствует феодальной иерархии, так светское, научное, рациональное знание должно стать основой индустриального общества. Большевики, как известно, тоже были «воинствующими атеистами», так что и с этой точки зрения индустриальные идеи нашли среди них благодатную почву.

Сен Симон не только был свидетелем Великой французской революции, но и поучаствовал в Войне за независимость США. Причину незавершенности революционного процесса в том, что революции конца XVIII — начала XIX вв. не смогли создать наилучшие условия для земледелия, торговли и промышленности. Маринетти идет несколько дальше, призывая на помощь индустриализации не только лендлордов и капиталистов, но и интеллектуалов, «творческий пролетариат». В 1919 г. он писал:

Не существует ни упадочной и загнивающей буржуазии, ни абсолютно здорового и сильного пролетариата. Существуют бедные и богатые, бедные по неудаче, болезни, бездарности и порядочности; богатые — благодаря обману, хитрости, скупости, способности; эксплуатируемые и эксплуататоры; глупые и умные; лживые и искренние; так называемые богатые буржуи, которые работают гораздо больше рабочих; рабочие, которые работают как можно меньше, надеясь вообще ничего не делать; медленные и быстрые; победители и побеждённые.

Абсурдно называть упадочной и загнивающей буржуазией ту огромную массу молодых интеллигентных и трудолюбивых мелких предпринимателей: студентов, нанятых землевладельцами, промышленных торговцев, инженеров, нотариусов, адвокатов и т.д., всех детей народа, всех, озабоченных преодолением через упорный труд среднего отеческого благосостояния. Все они прошли войну лейтенантами и капитанами и сегодня, совсем уставшие, готовы предпринять новое усилие героической жизни.

Они не интеллектуалы, но трудящиеся, одарённые умом, предусмотрительностью, самоотверженностью и волей. Они составляют лучшую часть нашего народа. Эти молодые и энергичные люди вели войну, никогда не забывая о массах крестьянских и рабочих солдат.

Крестьяне и рабочие, которые прошли войну, ещё не обладая национальным сознанием, не могли бы победить без примера и навыков этих героических лейтенантов из мелких буржуа. Неоспорим также факт, что все попытки коммунизма всегда проводила молодая, волевая и честолюбивая мелкая буржуазия.

С другой стороны, абсурдно всех рабочих определять одним словом пролетариат, обещая равную славу и диктатуру крестьянским солдатам, которые сегодня без устали возвращаются к работе на земле, и рабочим, которые объявляют себя смертельно уставшими.

В этих словах не трудно разглядеть националистический призыв к классовому миру или даже «квазибесклассовому» обществу, где все слаженно трудятся во имя процветания родной страны. У Сен Симона и Маринетти нет и намека на «свержение буржуазии». Знатные люди для них — просто высокооплачиваемые, привилегированные специалисты. Эта схема как нельзя лучше подошла и для сталинской индустриализации. К 1930 г. большевики уже поняли, что никакого «мирового пожара» им не раздуть и придется строить социализм «в отдельно взятой стране», окруженной империалистическими хищниками. Угроза эта была отнюдь не мифической. Ждать плодов нэпа, к чему призывала правая оппозиция (Бухарин, Рыков, Томский) можно было еще несколько десятилетий. За это время «первое в мире государство рабочих и крестьян» могли разгромить усилившиеся враги не только с запада, но и с востока, а то и с юга. К тому же революция, судя по всему, делалась на деньги спонсоров и инвесторов, терявших терпение от слишком долгой раскачки и отсутствия отдачи. В этих условиях не оставалось ничего, кроме как «творчески переосмыслить» марксизм, то есть втихаря выбросить его в мусорную корзину, подменив «индустриальным фашизмом». Как и любой фашизм, сталинская индустриализация предполагала требование полного подчинения со стороны всех классов, внеэкономическое принуждение, в том числе откровенно подневольный труд заключенных ГУЛАГа. Это, в совокупности с последствиями Великой Отечественной войны, подорвало трудовые ресурсы, генофонд государства, обрекая его на скорый распад, который и произошел в форме Перестройки. Можно сравнить то, что случилось с экономикой СССР со строчками из известной песни:

Тот был умней, кто свой огонь сберёг Он обогреть других уже не мог Но без потерь дожил до тёплых дней А ты был не прав, ты всё спалил за час И через час большой огонь угас Но в этот час стало всем теплей

С последним утверждением применительно к данной аллюзии, конечно, трудно согласиться: «теплей» стало далеко не всем, а вот холодней на подневольных стройках Севера, Сибири и Дальнего Востока — очень многим. Но то, что в результате сталинских стараний мы остались «без дров» — факт, заметный ныне каждому, вопреки запрету на публикацию демографической статистики.

Итак, является ли любая индустриализация благом? Конечно, нет. И не только потому, что в СССР она обернулась огромным горем (перенесенным, кстати сказать, напрасно, потому что многие объекты первых пятилеток, построенные с такими колоссальными затратами и жертвами, не проработали и 10 лет, были разрушены войной).

Всемирные негативные последствия неумеренного увлечения индустриализацией мы ощущаем прямо сейчас: глобальное потепление, перенаселенность, сверхпотребление, деградация. Миллиарды людей, не сделавших для человечества ничего экстраординарного, уверены, что достойны жить в отдельных, обширных, хорошо обустроенных коттеджах, неограниченно тратить дешевое электричество и топливо, иметь по автомобилю на каждого члена семьи, летать на реактивных самолетах в зарубежные туристические путешествия по несколько раз в год. Планета может не выдержать столь неумеренных и массовых аппетитов, но с точки зрения индустриализации все это вполне законно. Так что если встретите человека, отрицающего глобальное потепление и борющегося с жарой с помощью включенного в розетку кондиционера, знайте: это индустриализатор.

Что касается нашей страны, то история с индустриализацией стала здесь еще и великим обманом. Под видом уникальной борьбы за социализм были проведены банальные буржуазные реформы: догоняющее промышленное развитие за счет сельского населения. «Заботой о трудящихся» здесь никогда и не пахло, а вот целенаправленным геноцидом пованивает уже очень откровенно. При этом были нарушены самые главные принципы марксизма:

Индустриализация — губительный фетиш. Да, научно-технические достижения человечества необходимы для гармоничного существования общества, но они не самодостаточны. Никто не хотел бы вернуться к пещерному существованию, но есть еще какие-то условия, благодаря которым наша жизнь могла бы быть более разумной, и они лежат вне экономической плоскости.