Голливуд против Маркса

Среди анекдотов, которые я помню с советских времен, есть настолько глупые, детские, что не грех бы и забыть, если бы они время от времени не пригождались для доходчивого объяснения тех или иных мудреных теорий. Вот, например:

Собрались психи в дурдоме вечером телевизор смотреть. Один сел позади всех и жалуется:

– Мне ничего не видно!

Другой советует

– А ты подстели газетку, повыше будет!

Этот анекдот вспоминается, когда я сталкиваюсь с упоминаниями о марксистской теории стоимости. Но сначала, чтобы объяснить ее не дурацкими, а научными словами, приведу цитату из предисловия Энгельса к книге Маркса «Наемный труд и капитал». Цитата длинная, но вы, читатель, смело можете прочитать ее «по диагонали» или вовсе пропустить. Во-первых, потому, что попытки свести рыночную цену к затратам труда (не важно добровольного или вынужденного, необходимого или «прибавочного») давно признаны экономическим бредом. Во-вторых, потому что суть таких теорий я ниже сформулирую даже не в одном предложении, а в одном словосочетании.

Энгельс объясняет суть капиталистической эксплуатации следующим образом:

Итак, наш рабочий получает от нанимающего его капиталиста заработную плату в 3 марки в день. За это капиталист заставляет его работать, скажем, 12 часов в день. При этом капиталист делает примерно такой расчет: Предположим, что наш рабочий, слесарь-станочник, должен изготовить такую деталь машины, которую он делает в один день. Пусть сырье — железо и латунь в необходимой предварительно обработанной форме — стоит 20 марок. Пусть потребление угля паровой машиной, износ этой паровой машины, токарного станка и всех прочих орудий, которыми работает наш рабочий, составляет, в расчете на один день и на одного рабочего, стоимость в 1 марку. Заработную плату за один день, по нашему предположению, составляют 3 марки. Итого на нашу деталь машины затрачивается 24 марки. Но капиталист рассчитывает получить за нее от своих покупателей в среднем цену в 27 марок, то есть на 3 марки больше произведенных им затрат.

Откуда берутся эти 3 марки, которые кладет себе в карман капиталист? По утверждению классической политической экономии, товары продаются в среднем по их стоимостям, то есть по ценам, которые соответствуют содержащемуся в этих товарах необходимому количеству труда. Следовательно, средняя цена нашей детали машины — 27 марок — была бы равна ее стоимости, равна заключающемуся в ней труду. Но из этих 27 марок 21 марка составляет стоимость, которая была налицо уже до того, как наш слесарь-станочник начал работать. 20 марок заключались в сырье, а 1 марка в сожженном за время работы угле или в употреблявшихся при этом машинах и орудиях, пригодность которых к действию соответственно уменьшилась. Остается 6 марок, которые были присоединены к стоимости сырья. Но эти 6 марок, по предположению самих наших экономистов, могут возникнуть только из труда, присоединенного нашим рабочим к сырью. Его двенадцатичасовой труд создал, таким образом, новую стоимость в 6 марок. Следовательно, стоимость его двенадцатичасового труда была бы равна 6 маркам. И тем самым мы, наконец, открыли бы, что такое «стоимость труда».

Стой! — восклицает наш слесарь-станочник. — Шесть марок? Но ведь я получил только три! Мой капиталист клянется всеми святыми, что стоимость моего двенадцатичасового труда равна только трем маркам, и он подымет меня на смех, если я потребую шесть. Как же связать одно с другим? Если и раньше с нашей стоимостью труда мы попали в заколдованный круг, то теперь мы и вовсе оказались перед неразрешимым противоречием. Мы искали стоимость труда, а нашли больше, чем нам нужно. Для рабочего стоимость двенадцатичасового труда — это 3 марки, для капиталиста — 6 марок, из которых 3 он платит рабочему в виде заработной платы, а 3 кладет себе в карман. Таким образом, труд имел бы не одну, а две стоимости, и к тому же весьма различные!

Я не знаю, на реальном примере получены эти расчеты или на вымышленном, но в деревне, в которой вырос мой отец, такие усилия (не рабочего, которому, конечно, приходится туго, а капиталиста) называли «на дерьме пенки собирать», т.е. совершать какие-то сверхусилия ради очень маленькой,а то и вовсе сомнительной пользы.

Представим себе предприятие, состоящее из одного рабочего и одного капиталиста. Капиталист предлагает:

– Давай с тобой заключим сделку. У меня есть 21 марка, купим сырье и оборудование, ты будешь работать у станка, а я обеспечивать снабжение, сбыт и прочее делопроизводство. Продукцию на рынке можно продавать за 27 марок. 21 марку придется снова пускать в оборот, это наш капитал, а 6 марок прибыли поделим пополам: тебе 3 и мне 3.

Рабочий соглашается. Он честно трудится у станка 12 (или даже 16) часов, смертельно устает каждый день, но, уходя домой с фабрики в конце рабочего дня или на выходные, мгновенно забывает о бизнесе. Он, если еще полон молодых сил, может сходить в бар, в парк, поиграть в шахматы с соседом, побыть с семьей, закрутить роман с работницей с соседней мануфактуры, а нет так просто завалиться спать и продрыхнуть сном праведника до утра, когда гудок вновь позовет его на работу. Он свободен. А капиталист за свои 3 марки чем занят? Он постоянно в тревогах и сомнениях, он плохо спит, он вынужден следить за экономическим поведением конкурентов, ценами на сырье и готовую продукцию, изменениями в законодательстве, криминальной ситуацией. Уделять внимание семье, быту у него получается урывками. Рабочий день у него, как говорил Иван Васильевич Бунша, «ненрмрованный», а получает-то он те же 3 марки, что и рабочий!

Понятно, что в этом примере 3 марки капиталиста нужно умножать на количество рабочих на его фабрике, но даже если доход хозяина предприятия будет составлять 300 марок, много ли найдется желающих подвергать себя за эти деньги такой нервотрепке? 90 % скажут: «Нет уж! Тут того гляди в долговую кабалу попадешь или под нож алчного преступника. Я уж лучше поскромнее буду жить, но работать по найму».

Марксисты, конечно, скажут, что частные предприниматели, промышленники в свое время действительно были трудолюбивым и прогрессивным классом, но со временем обленились и превратились в рантье. Имея в кармане документы, свидетельствующие о праве собственности на средства производства, они ведут красивую, беззаботную жизнь, деньги на которую им регулярно присылают наемные управляющие, несущие реальную нагрузку по организации производства. Вы серьезно? Зубастый «эффективный менеджер» разорит своего нанимателя, если тот растяпа и пустил дело на самотек, за считанные недели, поэтому собственник, желающий более-менее долго вести «беспечную» жизнь на проценты от ранее созданного капитала, должен фактически дублировать работу управляющего, проверять и перепроверять его решения, без сожалений расставаться в случае промахов, т.е. быть все тем же не дремлющим капиталистическим хищником. Особенно это касается тех, кто занимается реальным промышленным производством. Если в сельском хозяйстве продукцию вырабатывает сама природа, и наемные работники должны лишь выполнять трудоемкие, но не сложные операции, такие как сев, прополка, жатва (вообще-то, для этого годятся и рабы), то на заводах, производящих высокотехнологичную продукцию, малейший промах может обернуться разорением. Не доплатил инженеру или рабочему — он может отомстить, чуть-чуть изменив характеристики техпроцесса и превратив продукцию в брак. Поди потом доказывай, что это сделано по злому умыслу. Плохо проверил качество входящего сырья (надули не собственные наемные, а внешние поставщики) тоже убытки. Выпустил на рынок продукцию ненадлежащего качества — вот тебе репутационные издержки. Не смог договориться с рэкетирами или чиновниками — устроят такие неприятности, что проще действительно бросить все и самому податься в рабочие. Для борьбы со всеми этими угрозами, а не для ведения красивой жизни, даются предпринимателю крупные суммы. Кстати, если он будет выглядеть замарашкой и чураться великосветского общества, дела тоже вряд ли пойдут хорошо.

Вышеупомянутый марксов промышленник «кладет себе в карман» примерно 10 % выручки и может на эти деньги сходить в дорогой ресторан или купить жене дорогое украшение, но он не станет шиковать слишком часто, если не хочет вылететь с рынка в первые же месяцы. Сегодня прибыль в 10 % приятно греет карман, а завтра эти деньги придется выкладывать как покрытие убытков от пожара, забастовки, повышения налогов и прочих форс-мажорных обстоятельств. Так что «буржуин», решивший разбогатеть на «эксплуатации рабочего класса», как раз и похож на того самого психа из анекдота, подстилающего на сиденье табурета газетку, «чтобы повыше было». Много, очень много надо подстелить «газеток», чтобы стало повыше хоть сколь-нибудь ощутимо. Не проще ли согнать с высокой табуретки соседа, которому без всяких подложенных под задницу возвышений все видно? Конечно, для этого нужно иметь амбиции, крепкие мышцы и крепкие нервы, но если уж всем этим обзавелся…

Марксу, прежде чем собирать в течение всей жизни свои 10-процентные пенки и упаковывать их в трехтомник под названием «Капитал», следовало бы прежде ознакомиться не с трудами Адама Смита и Рикардо, а с известной с конца XVII века книгой А.О. Эксквемелина «Пираты Америки». Там прекрасно показано, что у по-настоящему предприимчивых людей прибыль измеряется не жалкими десятью, а сотнями, тысячами процентов:

В 1577—1580 годах Дрейк совершил кругосветное плавание и по пути разорил и опустошил множество чилийских, перуанских и центральноамериканских гаваней. Этот вояж дал ему четыре тысячи семьсот процентов чистой прибыли, причем львиную долю добычи получила английская королева Елизавета, которая была пайщицей пиратской фирмы Дрейка.

Вот захватили, например, «джентльмены удачи» испанский галеон, груженый несколькими тоннами золота или серебра. Делов от начала абордажа до отправки команды перевозчика на корм рыбам на 15 минут, себестоимость почти нулевая (не считать же издержками производства досрочно прервавшиеся жизни пары-тройки оборванцев, которым не посчастливилось дождаться дележа добычи), зато выручка колоссальная.

В наши дни даже книги Фенимора Купера, Рафаэля Саббатини и других романтиков, воспевших вольготную жизнь морских разбойников, читать не надо. В киноэпопее «Пираты Карибского моря» все прекрасно показано. Работорговля, грабёж, вооруженный захват плантаций и факторий, коварство, мошенничество, наконец, просто удача — вот что дает действительно стоящую прибыль, а не унылое «заставить рабочих трудиться больше времени, чем надо для покрытия издержек на восстановление рабочей силы».

Голливуд предлагает вниманию кинозрителей широкий диапазон картин о масштабной преступности всех времен, и фильмы эти пользуются неизменным успехом, потому что американцы, да и жители других цивилизованных стран знают: «от трудов праведных не наживешь палат каменных». Давайте на вскидку вспомним несколько. «Хороший, Плохой, Злой», например, о чем? О том, что пока тощие, завшивленные, почти потерявшие человеческий облик солдаты Севера и Юга гибнут на полях сражений и в концлагерях Гражданской войны в США, чоткие пацанчики гоняются за несметными сокровищами, и отнимают их друг у друга. Да, уцелеет только один, но зато именно он, как доказавший свое превосходное проворство, поживет по-человечески. Примерно на это же время — 1840-1860-е гг. — приходится и основная часть сюжета картины «Банды Нью Йорка». Не государство, а криминалитет террором «поддерживает порядок» в городе в течение десятилетий. Кстати, между властями и бандитами устанавливается тесная связь. Один из значимых героев этой картины — реально существовавший бессовестный политик Уильям Твид — настолько беззастенчиво «осваивал» бюджет, что украденные им суммы были сопоставимы с объемом государственного долга.

Нет такого десятилетия, про которое Голливуд не снял бы фильм с криминальным сюжетом. Даже, казалось бы, милейшая комедия «В джазе только девушки» начинается с расстрела конкурентов подпольными бутлегерами. На память приходят, конечно, и «Крестный отец», «Афера», «Славные парни». Ближе к нашим дням в американский кинематограф проникают новые криминальные темы — о финансовых пирамидах, мошенничествах с ценными бумагами, интеллектуальной собственностью («Игра на понижение», «Волк с Уолл-стрит», «Пираты Силиконовой долины»). При этом и классические формы преступности — торговля наркотиками и оружием, скупка краденого, тотализатор, рэкет — не забыты и демонстрируются в оскароносных и просто кассовых фильмах применительно к ситуации самых последних десятилетий («Криминальное чтиво», «Большой куш», «Оружейный барон»). Если перечислять подобный картины, знакомые большинству любителей американского кино, наберется несколько десятков. Да и европейское не отстает. Даже искрометные французские и итальянские комедии, попадавшие с 1970-х гг. на советский экран («Высокий блондин в черном ботинке», «Блеф», «Игра в четыре руки» и многие другие), замешаны в основном на приключениях преступников, а уж в постперестроечной России фильмы о бандитах и вовсе составляют, наверно, львиную долю от современного кино- и телерепертуара.

Как относится к засилью криминала и его влиянию на экономику Маркс? Да никак. Брюзжит, конечно, временами о том, что капитализм ведет к деградации и всевозможным зверствам, которые особенно процветали в эпоху первоначального накопления, но это, мол, надстройка, а базис, все-таки, — «капиталистическая эксплуатация рабочего класса». Так и долдонят до сих пор, как попугаи о том, что предприниматели «заставляют рабочих не только трудиться, чтобы окупить физиологические затраты организма, но и приносить прибыль капиталисту». А что значит это вот «заставить»-то? Как? Чем? Пытками, побоями и насильным удержанием на рабочем месте? Но тогда это уже рабовладение. Нет, дорогие «защитники трудящихся», наемный труд — наемный, то есть добровольный, и есть. Рабочие приходят наниматься на фабрику сами и уйти тоже могут. Да, их гонит на производство голод, нужда, сельская перенаселенность, но вполне можно представить ситуацию, когда голод и нужда продолжаются, а фабрик нет. Что тогда?

В XIX в. условия труда на мануфактурах были адские, с этим никто не спорит, но люди получали шанс выжить, продержаться еще несколько лет, а не умереть от голода через двое суток под ближайшим мостом или кустом. Где сейчас все эти ужасы — работа по 16 часов в затхлых помещениях, гигантский производственный травматизм, эксплуатация детского труда, произвол администрации? Все это понемногу было преодолено в течение XX в., почти сошло на нет усилиями как профсоюзов, так и самих предпринимателей, которые могли заботиться о наемных рабочих не только из альтруистических, но и из эгоистических соображений (чтобы скрасить в глазах общественности негативный образ капиталиста, например). В конце-то концов, первые ощутимые реформы, облегчающие участь трудящихся (пенсии по инвалидности и старости, трудовые инспекции) появились в 1870-х не благодаря усилиям коммунистов или социал-демократов. Пионером в социальной политике, направленной на повышение благосостояния простонародья за счет государства стал немецкий канцлер Отто фон Бисмарк. Поучаствовала в судьбах рабочих и мафия, выделявшая в тяжелые времена деньги на поддержку безработных и прочих бедняков.

Конечно, это не значит, что мафиозное государство — венец творения. Это значит лишь, что других-то и не бывает. Просто есть такие, где криминалитет еще не насытился, и продолжает вести себя как голодный хищник, а кое-где до мафии уже дошло, что уничтожение всех без разбора по принципу «что-то рожа твоя мне не нравится» ведет к обеднению генофонда, а это, в свою очередь, к тому, что мафиозным детишкам в будущем не только нечего будет кушать, но и сами они могут стать кормовой базой для более сообразительных хищников. Вот и заботятся о согражданах в меру сил, и чаще всего гораздо более успешно, чем социалистические правительства.

Без сверхприбылей, которые можно получают криминальным путем, невозможны серьезные инвестиции. Кто будет несколько лет кормить автора успешного изобретения, пока он воплощает его в металле? Государство? Не смешите мои тапочки. Если вы имеете в виду СССР, то это и был самый большой бандит, подпитывавшийся теневыми американскими корпорациями, и подкармливал он не столько талантливых изобретателей, сколько свою номенклатуру.

Криминальные деньги, во-первых, грязны, во-вторых, огромны, в третьих… дешевы. Не зря в русском языке есть словосочетание «лишние деньги», то есть полученные лихими людьми, лишившими кого-то сбережений. Скопидом, десятки лет собиравший свои сбережения по копеечке, вряд ли вложит их в рискованную авантюру. А вот если ты удачливый разбойник и деньги к тебе легко приходят, то с ними легко и расстаются в ближайшем кабаке (easy come, easy go). Однако если таких шальных денег привалило слишком много, возникает неожиданная проблема: как ими распорядиться, не привлекая внимания правоохранительных органов и других бандитов?

Разве бывает слишком много денег? Бывает. Разговорившись с обладателями автомобиле-шубо-коттеджного склада ума, можно предложить им сыграть в игру «Распорядись миллиардом долларов». На первый взгляд, задача не сложная: покупай все, что душе угодно, и деньги быстро кончатся. Но дальше примитивных фантазий об общеизвестных предметах роскоши у большинства любителей вымышленного денежного изобилия дело не идет. Ну, вертолет какой-нибудь пожелают, ну, попутешествовать. Все это укладывается в жалкие десятки миллионов.

Для того, чтобы истратить миллиард, нужно совсем другое мышление. Можно, например, изучить рынок антиквариата и предметов искусства, можно купить настоящий средневековый замок, но в Сети полно материалов о том, как такие покупки вместо счастья нередко оборачиваются неприятностями. Поэтому одним из способов истратить очень большие деньги, нажитые сомнительным путем, как раз и являются инвестиции в промышленность. Если миллиард долларов лежит на банковском счету или в сейфе, мошенники могут завладеть ими сравнительно легко, а вот если вы купили на него стройматериалы, оборудование, наняли рабочих и построили фабрику, выпускающую что-нибудь полезное, но не очень понятное (какие-нибудь поршневые кольца, например) — завладеть вашими капиталами уже не так просто, хотя и хлопот такие вложения требуют немалых. В этом и заключается процесс «отмывки денег»: из владельца огромных капиталов сомнительного происхождения человек превращается в добропорядочного промышленника, инвестора, спонсора, благотворителя, энтузиаста научно-технического прогресса. Возможно, при этом часть шальных денег он потеряет, но и риск неприятностей после таких процедур существенно снижается. Вот поэтому наиболее сообразительные криминальные воротилы всегда отираются вокруг государственных бюджетов, и фондовых рынков, разменивая «грязные» деньги на «чистые». И это единственный способ формирования крепкой, эффективной экономики. Никакое унылое «плановое хозяйство» никогда не угонится за пламенной фантазией аферистов.

Интересно, что большевики, захватив власть в России, очень быстро протрезвели от своих революционных успехов, когда в середине 1920-х лицом к лицу столкнулись с вопросом: где взять деньги на жизненно необходимую индустриализацию? По этому поводу товарищ Рыков на одном из пленумов ЦК РКП (б) высказался так:

Какие возможности у нас имеются для обеспечения индустриализации страны? Нет нужды говорить о том (что много раз повторял каждый из нас вслед за Лениным), что любая капиталистическая страна индустриализовалась или при помощи внешних займов, или при помощи захватов и грабежей других стран. Этот путь перед нами закрыт. Благоприятные условия, созданные Октябрьской революцией, заключаются в том, что с уничтожением непроизводительных классов, аннулированием долгов, с сосредоточением в руках пролетарского государства промышленности, транспорта, кредитной системы и т.п. обеспечивается возможность для накопления внутри страны, а отсюда — в меру этого накопления для осуществления индустриализации страны, без помощи извне, размером этого накопления определяется размах индустриализации.

Каковы источники и пределы накопления? Являются ли они, так сказать, объективно ограниченными, независящими от нашей воли, или они являются результатом политики партии и государства? Я думаю, что нельзя утверждать, что наша политика не может здесь многого изменить. Но самый характер советской власти, не говоря уже об интересах сохранения и укрепления рабоче-крестьянского блока, лишает возможности использовать крестьянское хозяйство в целях накопления и роста городов в таком размере, как это было до Октябрьской революции.

В переводе на обычный язык это могло бы звучать так: «Буржуазные страны развиваются за счет ограбления колоний или займов, полученных от других империалистических хищников. А нам-то, объявившим себя защитниками трудящихся, что делать? Неужели собственных крестьян ограбить?» Поначалу эта мысль вызвала у соратников некоторую неловкость, но в конце концов именно так и поступили.

Получается, что без грабежа никакая современная экономика не работает. Другое дело, что награбленным можно распорядиться по-разному. Можно никчемных шубохранилищ настроить, а можно вложиться в промышленность, инфраструктуру, в развитие генофонда своей страны. Тогда, глядишь, и простит народ «санитарам леса» былые шалости. А нет — всегда можно скормить зажравшихся недоумков более расторопным «варягам», свято место пусто не бывает.