Город-сад: буржуйский и советский

По замыслу основоположников научного коммунизма, на смену капитализму должен был прийти справедливый общественный строй, более разумный, прогрессивный, делающий людей более счастливыми. Нужно было лишь припугнуть частных обладателей средств производства, чтобы они передали свою собственность трудовым коллективам и сами с восторгом влились бы в таковые. Тогда все будут работать на общее благо и заживут припеваючи. А кто не захочет — пусть катится ко всем чертям. Впрочем,… какая же это тогда справедливость? Люди же не виноваты в том, что родились буржуями и не представляют себе другой жизни, а коммунисты, с другой стороны, не хотят ведь прослыть жестокими тиранами? Энгельс в связи с этим великодушно пишет:

Как только наша партия овладеет государственной властью, ей надо будет просто экспроприировать крупных землевладельцев, точно так же как промышленных фабрикантов. Произойдет ли эта экспроприация с выкупом или без него, будет зависеть большей частью не от нас, а от тех обстоятельств, при которых мы придем к власти, а также, в частности, и от поведения самих господ крупных землевладельцев. Мы вовсе не считаем, что выкуп недопустим ни при каких обстоятельствах; Маркс высказывал мне — и как часто! — свое мнение, что для нас было бы всего дешевле, если бы мы могли откупиться от всей этой банды.

(См. Маркс К. Энгельс Ф. Собр. соч. Т.22. С. 523. М., 1962).

А что? Уровень общественного богатства при социализме повысится, почему бы не бросить буржуям на прощание кусок? Нате, мол, жрите, кровососы, только больше не просите, не дадим, своим трудом зарабатывайте. Пусть знают, кто теперь в доме хозяин. Это ли не моральная победа, когда враг видит превосходство сильного и свою ничтожность? На практике же получилось немного по-другому:

Имя партизана Рогова надолго останется в памяти населения Кузнецкого округа… Со своими «молодцами» он чинил суд-расправу над всеми, у кого нет на руках мозолей… Не вешал, не расстреливал, а просто отрубал голову всякому, кто, по его мнению, «враг народа». В Кузнецке Роговым отрублено семьсот голов. Разбиты наголову учреждения, все бумаги в учреждениях, книги — всё предано огню. Разрушены или сожжены все церкви и дома богатеев… Печать роговщины до сих пор лежит на Кузнецке. Почти четвёртая часть домов в городе зияет чёрными впадинами вместо окон…».

Проживавший в Кузнецке генерал-лейтенант, георгиевский кавалер Павел Николаевич Путилов был зверски убит (заживо распилен пилой) партизанами.

Большевики в таких случаях (а случай не единственный) говорят, что это, мол, драматическое недоразумение, вполне простительное в условиях неразберихи 1918-1922 гг. Жестокие преступления совершали случайные попутчики, прямо скажем, бандиты, возомнившие себя коммунистами и не разобравшиеся в сути пролетарской идеологии. Все они были арестованы и строго наказаны. ОК, а как насчет выкупа наследникам за утраченную собственность или просто компенсаций жертвам массового насилия, произошедшего, как ни крути, уже при новой власти? «Э, товарищ… - отвечают большевики — Знаем, куда вы клоните. Таковы уж жестокие законы исторического развития. Лес рубят — щепки летят. Зато посмотрите какую прекрасную плановую экономику мы организовали! Разве прежние хозяева могли до такого додуматься, а если бы даже и додумались — могли ли осуществить в условиях рыночной анархии?».

Ну, что им возразишь? Убить обладателя собственности, конечно, дешевле, чем платить за нее выкуп, но разве ж большевики действовали из финансовых интересов? Во имя счастья всех трудящихся они действовали! Так уж совпало… Хотели по-честному человеку выкуп заплатить, а он, поди-ж ты, не дождался, погиб от бандитской пули. Но жизнь-то продолжается, и в этой новой светлой жизни воплощаются такие небывалые, могучие, благородные замыслы, что поневоле забываются жертвы революции, принесенные для счастья будущих поколений.

Вот взять хотя-бы тот же Новокузнецк, близ которого в годы Гражданской орудовала банда псевдобольшевика Рогова. Какие фантастические хозяйственные перспективы открыла социалистическая плановая экономика в этом ранее захолустном регионе Российской империи! Вот что пишет советский популяризатор науки М. Ильин в книге «Рассказ о великом плане», посвященной Первой советской пятилетке:

Есть ли у нас на востоке залежи руды и угля? Есть. На Урале миллиарды тонн руды, в Кузбассе миллиарды тонн угля. Но трудность в том, что руду от угля отделяют 2000 километров.

С такой же задачей имели дело американцы. У них руда была на северо-западе от Великих озер, а уголь — в районе Питтсбурга. Но там между углем и рудой были Великие озера, и руда пошла к углю по воде!

Нам природа не подготовила путей. Мы их должны сами создать. И первое, что надо сделать,— соединить Урал с Кузбассом надежной сетью железных дорог.

Решена ли задача?

Нет, она еще не решена. Дело совсем не так просто. Поезда у нас пойдут в одну сторону с грузом, а в обратную порожняком. А гонять поезда без груза, это значит тратить даром миллионы рублей.

Как же быть? Надо что-то придумать.

Надо сделать так, чтобы поезда и обратно что-нибудь везли.

Что же они могут везти с Урала в Кузбасс?

Руду.

Значит, руду и нужно везти.

В одну сторону — на Урал — пойдет уголь, а обратно — в Кузбасс — пойдет руда.

Но что мы с этой рудой будем в Кузбассе делать?

Выплавлять из нее чугун.

А раз так, надо в Кузбассе тоже строить металлургический завод.

Но этих заводов мало. Для того чтобы выплавлять чугун, нужен не уголь, а кокс, который добывают из угля на химических заводах. Кроме кокса, при этом получаются еще всякие химические вещества, из которых делают удобрения, краски, лекарства.

Нужны, значит, еще химические заводы: и на Урале и в Кузбассе.

Но и этих заводов мало. Ведь нам для них понадобятся машины, много машин.

Откуда их взять?

Надо их сделать. Надо построить хоть один машиностроительный завод.

Для всех этих заводов нужны будут люди — сотни тысяч рабочих. Их надо привезти.

Для рабочих нужны будут дома, города. Их надо построить.

Рабочих надо будет кормить, одевать. Нужны совхозы, мельницы, бойни, прядильные, ткацкие, обувные фабрики. Их надо создать. Для совхозов нужны будут трактора. Надо построить тракторный завод.

Заводам, городам, совхозам понадобится электроэнергия. Надо построить электростанции.

Посмотрите, что получилось. Мы начали с нескольких металлургических заводов и угольных шахт, а кончили целой страной с городами, электростанциями, совхозами.

План создает страну.

И эта страна уже строится. Она называется Урало-Кузнецкий комбинат, Урало-Кузнецкий союз заводов.

Какие молодцы, оказывается, эти коммунисты. Эвон, как масштабно мыслят. Что тут остается юному читателю книги «Рассказ о великом плане» (она была опубликована в 1930 г.), кроме как «задрав штаны, бежать за комсомолом»? Но подождите восхищаться, вы еще не осознаете всей гениальности большевиков. Идея осваивать Кузбасс вышеописанным способом пришла в их светлые головы через считанные недели после прихода к власти! И не только пришла, но и нашла свое выражение в документах, утвержденных на государственном уровне:

В апреле 1918 года Высший совет народного хозяйства объявил конкурс на «проект создания единой хозяйственной организации, охватывающей область горно-металлургической промышленности Кузнецкого каменноугольного бассейна».

Кругом разруха, гражданская война на пороге, а они, светлые головы, о городе-саде в далеком Кузбассе мечтают. Изумительная прозорливость и оперативность! Впрочем, Википедия добавляет небольшую ложку дегтя в эту бочку меда. О перспективности кузбасских угольных пластов знали задолго до большевиков:

28 апреля 1721 года в дневнике Д.Г. Мессершмидта появилась запись об угле «между Комарова и деревней Красная». В августе 1721 года им же была открыта «Огнедышащая гора», и только 11 сентября 1721 года «доноситель Михайло Волков объявил против своего доношения вверх по Томе реке, от Верхотомскова острогу семь верст, красную горелую гору…». Последовавшая за этим экспертиза отобранных образцов показала наличие каменного угля: «№ 1: Уголь каменной из Томска доносителя Михайла Волкова». Следовательно, Даниэль Готлиб Мессершмидт, лейтенант Ээнберг и Филипп Иоганн Страленберг, представляются соавторами первого письменного указания на первое документально зафиксированное месторождение кузбасского угля…

В 1842 году геолог П. А. Чихачев оценил запасы угля Кузнецкой котловины и ввёл термин «Кузнецкий угольный бассейн».

C 1915 по 1920 в регионе работает Копикуз (Кузнецкие копи).

– Вот видите, вот видите! — ликуют, указывая на эти факты, большевики. — Бездарное царское правительство почти 200 лет знало об этих несметных залежах топлива, и палец о палец не ударило, чтобы освоить это общественное достояние, несмотря на ценные указания народных умельцев-геологов, товарищей Мессершмидта, Волкова и Чихачева. Наши же вожди моментально поставили задачу по освоению Кузбасса во главу угла.

– Что, вот так прям в 1918-м и начали ковырять?

– Ну, не то чтобы очень уж сразу. Поначалу другие дела были. В общем, года так с 1930-го добыча там там резко пошла вверх.

– А до 1930-го что мешало?

– Ну, то да се, наследие проклятого царизма, нэпманы опять-таки…

– Так может, если бы не ваша революция, и у царя-батюшки там что-нибудь получилось бы? Он ведь за 10-то лет не то что ветку от Урала до Кузбасса мог построить, а целый Транссиб!

– Не сметь! Не сметь упоминать кровавую династию Романовых в положительной коннотации! — начинают неистовствовать большевики. — Ничего, кроме очередной юдоли греха и печали садисты-империалисты построить там не могли! А наша подлинно народная советская власть организовала там не источник чьего-то частного экономического благополучия, нет, там вырос целый город-сад!

У-у-у… Понеслась душа в рай, а ноги в милицию, как говорил мой дедушка. Когда большевики в таком настроении, лучше держаться от них подальше. Поговорим лучше о городе-саде.

А ведь и правда, именно героическим строителям Новокузнецка посвящено знаменитое стихотворение Владимира Маяковского:

По небу тучи бегают, дождями сумрак сжат, под старою телегою рабочие лежат. И слышит шепот гордый вода и под и над: «Через четыре года здесь будет город-сад!»

Героических рабочих не пугают трудности, которыми изобилует стихотворение:

и дождик толст, как жгут… сидят, лучину жгут… сливеют губы с холода… свела промозглость корчею… сидят впотьмах рабочие, подмокший хлеб жуют.

Странно, конечно, что Маяковский в качестве фамилии главного героя, от лица которого ведется рассказ, выбрал не самую благозвучную — Хренов. Веет от нее не только чем-то неприличным, но еще и неучастием в разделе материальных благ. Но на то он (Маяковский) и гений… А вот что касается жизни в землянках при основании нового города, где-то я такое читал, причем применительно к дореволюционной жизни… Ну да! В романе А. Серафимовича «Город в степи»!

Задолго до того, как стать выдающимся советским писателем, лауреатом многочисленных Сталинских премий, одним из самых благополучных жителей Дома на набережной (в честь писателя названа даже улица, на которой этот дом стоит), Серафимович был вполне заметным и респектабельным российским писателем, вхожим в круг литературной элиты. «Город в степи» (1909 г., если не ошибаюсь) посвящен, как и стихотворение Маяковского, появлению нового населенного пункта на пустующем месте. Бытовые условия описаны точно такие же: промокшие землянки, отсутствие самого необходимого, разве что «веры в светлое будущее» не хватает:

С разных концов собрался на народившуюся в степи станцию народ. Кто с дальних заводов, фабрик, кто с других железных дорог. В городах, откуда пришли, все это слышали. Но когда попали сюда, в этот заброшенный, потерянный среди молчаливых рыжих выжженных степей уголок, где, как из земли, вырос глиняный поселок, где жили в вагонах, землянках и теплушках,— точно все стерлось; точно все, накопленное в городах, где мостовые, где церкви и тюрьмы, где день и ночь движение людей и экипажей,— точно там оставили все накопленное в мозгу и сердце и пришли сюда…

А почему не хватает в романе «Город в степи» веры в светлое будущее? Да потому, что все и так знают: через пару десятилетий для тех, кому посчастливится выжить вполне приличный город появится здесь сам собой, без всяких декретов Совнаркома и завываний Маяковского. И действительно, спустя несколько лет после начала развития сюжета инженер-железнодорожник, помнящий это место еще пустырем, размышляет в переломный момент своей жизни:

Издали красиво белели станционные постройки. А еще дальше круглилась, краснея на вечернем небе, водонапорная башня. Подымался, заслоняя небо, огромный корпус больницы, и, прячась в зелени сада, кокетливо выглядывала школа. Из мрачного, с вечно разинутыми закоптелыми воротами депо неумолкаемо несся грохот железа, удары молотов, звони дребезжание стали. По другую сторону полотна, производя зелеными садиками впечатление уюта, протянулись нескончаемыми улицами железнодорожные домики для служащих.

«Эти здания, эти постройки, пути, сооружения — все созданное мною будет жить много десятилетий, а у меня уходят годы, силы, молодость, и не так далеко уже старость…»

А еще через несколько лет, благодаря стараниям местного богатея-воротилы Захара Касьяныча, город приобретает еще более цивилизованный вид:

— Как же! Церковь выстроили. Каланчу видали? На будущий год острожное помещение будут строить. Захарка, хоть мошенник и эксплуататор, а много способствовал благоустроению. Открыл громадную табачную фабрику, маслобойный завод, большой чугунолитейный завод,— тысяч до двух рабочих. На главных, улицах полицейские посты, а ночью обходы и облавы — босяков и разный бродячий люд вылавливают. Теперь нет этих безобразий — горланят, бывало, песни да дебоширят.

В общем, новые города умели строить «с колышка» и до большевиков. Просто, во-первых, по этому поводу не принято было устраивать шумные пиар-компании. Во-вторых, люди приходили в такие места сами, без принудительных трудовых мобилизаций, практиковавшихся в СССР на уровне государственной политики. В-третьих, людям, организационными усилиями которых формировались новые города, выказывалось некоторое уважение, как жителями, так и государством.

Захар Касьяныч, один из главных героев повести «Город в степи», конечно, мошенник еще тот, и не просто мошенник. Уголовных преступлений, хотя и не раскрытых, на нем числится немало. А вот поди-ж ты, на старости лет осознал, что все с собой в могилу не унесешь, начал в благоустройство города вкладываться, предприятия в траст отдавать. Результат, в общем-то, тот же, что и у большевиков, даже чугуноплавильный завод есть. Чикаго да и только! А чего нет, так это гражданской войны и массового отъема чужой собственности. Да, хапает Захар Касьяныч как не в себя, но с каждой своей жертвой он разбирается индивидуально, своими силами, почти на равных, и не всегда побеждает. Это, по-моему, честнее, чем принимать законы об экспроприациях/репрессиях и проводить их в жизнь руками вооруженных «революционных масс».

Что касается Новокузнецка, то попытки построить там город-сад предпринимались и до революции:

Первый Кузнецкий город-сад проектировали по заказу конторы «Копикуз» еще до революции. Никакого КМК не было и в помине, была железнодорожная станция. Вокруг нее – крошечные наделы земли с небольшими строениями. Автор – сибиряк, архитектор Андрей Крячков. В его проекте – 9 типов одноэтажных домиков для семей рабочих и 1 типовой двухэтажный дом «для холостых» на 21 комнату.

Так в середине 1910-х вокруг будущей станции Кузнецк возникает Сад-город - район, представляющий скопище стихийного самостроя. В поселке-призраке поначалу обитали около 1000 человек. Но с началом большого строительства район разрастается на порядок. Правда, вместо аккуратных домиков с палисадниками рабочие строят что попроще, подешевле и побыстрее. Сад-город превращается в гетто. «Сад здесь воображаемый, а город - предполагаемый» - написал в 1926 году корреспондент краевой газеты «Советская Сибирь» Кравков, увидев тонущие в грязи хибары.

По сути, первые поселки рабочих Кузнецкстроя – это палаточный лагерь. Полевые кухни, навесы. Землянки считались роскошью: в них можно было топить печи, и на голову не так сильно капало. Хотя по осени у тех, кто спал на полу, шапки к доскам все равно начинали примерзать.

На строительство землянок рабочим разрешали забирать со стройки отходы леса и стекла. Землянка в поселке – это яма, устланная горбылем, с узкими щелями-окнами, собранными из стеклянного боя, вроде витража. Посреди единственной комнаты на камнях установлена металлическая печка, часто самодельная, из перевернутого ведра. По периметру – нары из не струганных досок. Но и такое жилье достается не всем.

Ничего, что отличало бы Новокузнецк первых лет советской власти от города, описанного у Серафимовича мы не обнаруживаем. Да, город к 1950-м достиг определенного благополучия, но чем-то исключительным не стал. Типичный советский город-полумиллионник с теми же проблемами, что и у других.

Идея превратить Новокузнецк в город-сад изначально была лукавой. Дело в том, что это словосочетание не просто «фигура речи», а вполне конкретная архитектурная концепция, родившаяся все у тех же «проклятых буржуинов», в Великобритании, за много десятилетий до Октябрьской революции:

Суть концепции такова — современный город съедает себя изнутри, на дорогах — транспортный коллапс, по обочинам — хаотичная застройка, а еще неконтролируемый рост промышленности, антисанитария и т.п. Поэтому население должно расселяться в сельской местности в небольших городках численностью не более тридцати двух тысяч жителей. Городки тесно связаны между собой железной дорогой и объединяются в более крупные созвездия, население которых не должно превышать четверть миллиона человек (иначе вновь начнется перенаселение).

Сам круглый по форме город-сад своей планировкой очень напоминает Москву: городская территория также расходится от центра кругами. Но в центре находится не привычное нам сосредоточение органов власти, а… парк, окруженный общественными зданиями (больницы, музеи, магазины) и жилыми малоэтажными кварталами. Что же касается промышленных предприятий, на которых трудятся жители города, то им место отведено на периферии. В случае роста числа жителей в таком городе-саде они плавно переселяются в новый город-сад, возникающий в удобной транспортной доступности от старого. И так далее… А как результат применения такой схемы — рост качества жизни населения и сохранение экологии.

Так что город-сад — это про заботу о благосостоянии уже имеющегося населения, когда правительство хочет рассредоточить его по более просторной территории без потери качества жизни, а не про рабочих, жующих подмокший хлеб «под старою телегою».

В общем, говорить о том, что большевики «придумали и построили Кузбасс» — все равно, что утверждать, что ребенка родила не его мама, вынашивавшая его 9 месяцев, а акушер принявший его из чрева в последние секунды родов. Кузбасс был бы построен хоть при царе, хоть при Колчаке, хоть при батьке Махно, никуда бы не делся. Другое дело — кому бы принадлежал? В любом случае не нам с вами.

И кстати, нафига нужен социализм, если даже через 10 лет после его прихода рабочие живут так же, как и за 10 лет до его прихода (далее цитата из предисловия к роману Серафимовича «Город в степи»):

На теле рыжей степи сиротливо, жалко, мрачно, как гнойные язвы, выглядят серые землянки, где в тесноте, духоте, скученности, в постоянной темноте живут, голодают, болеют, порою и гибнут семьи строителей города, страшного порождения капитализма. Города, который силой своего воображения воссоздал писатель, зорко подметивший типические черты «бурного процесса первонакопления» российской буржуазии. И над всем поселком строи­телей, словно вкопанным в землю, настороженно вглядывающимся в огненную бескрайнюю гладь степи, поднимается, как символ будущего капиталистического города, здание трактира с пуб­личным домом. И тут же еще один зловещий спутник степного поселка, неотъемлемая часть «обновившегося» пейзажа — кладби­ще.

Ни про трактир, ни про публичный дом у Маяковского ни слова не сказано, а вот дореволюционные товарищи хотя бы этими благами располагали.

Нет бы сначала построить жилье, а потом приглашать рабочих… Такое оказалось не по силам даже социалистическому государству. Хватит с них и старой телеги.