Макар Дедушкин и дурни

(По мотивам книги В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм»)

По субботам Макар Владимирович Дедушкин отдыхал от своей публицистической деятельности за игрой в шахматы. Его неизменным партнером в этой игре был сосед по подъезду Сашка Богдашкин. Он тоже был членом карлсонистской партии, но еще молодым, с неустоявшимися взглядами. Своими идейными шатаниями Сашка вызывал у Дедушкина приступы праведного гнева: где же это видано, чтобы их партиец, уверявший товарищей в твердости своих материалистических воззрений, посещал лекции реакционного учителя Эраста Махудавского, которые Макар в своих статьях иначе как «сеансами коллективного солипсизма» не называл? Сашка зашел в своих заблуждениях еще дальше. Он докатился до того, что стал пописывать статьи в журнал идеологических конкурентов.

«Я не могу назвать позицию Богдашкина иначе, как ментальной раскорякой! — возмущался Дедушкин. — Одной ногой он стоит на почве субъективного идеализма, а другой имеет наглость объявлять себя адептом нашего здорового сообщества, основанного на великом наследии гениальных учителей Карлсона и Энгельсона! Нам следует решительно потребовать от молодого коллеги определенности в том, двумя ли ногами он будет вместе со всеми протаптывать светлый путь в прекрасное карлсонистское будущее, или развернет свои стопы в сторону проклятого пучкистского прошлого, теоретически обслуживаемого махудавцами и подобными казенными профессоришками!» (Пучкизмом в стране, где проживали наши вымышленные герои, назывался диктаторский режим, свергнутый несколько десятилетий назад).

К сожалению Макара Владимировича, играть в шахматы в ближайшей округе никто кроме Сашки не умел, и Дедушкину приходилось, забыв идеологические разногласия, предаваться любимой игре с морально незрелым соседом. Выйдя во двор и сев под разросшимся кленом на самодельную скамеечку у столь же самодельного столика (этот инвентарь сколотили в незапамятные времена для игры в домино какие-то местные умельцы), Макар Владимирович стал ждать соперника по игре. Тот, почему-то, все не шел, видимо, еще не проснулся. Торопиться, впрочем, было некуда. Дедушкин задумался в тенечке над грядущими статьями, как вдруг боковым зрением заметил, что на дальний конец лавочки кто-то сел, причем, судя по маленькому росту, это был явно не 30-летний Сашка.

Машинально повернув голову, Макар Владимирович увидел соседского Антипку, отстающего в умственном развитии мальчика лет семи, чумазого, одетого в грязный костюмчик, с изломанным игрушечным автомобильчиком на веревочке. Колесики у машинки были уже отломаны, дверца болталась на последней петле. И конечно же, как положено в таких случаях, из одной ноздри недоумка свисала увесистая зеленая сопля. «Вот он, «солипсист-соплецист» во всей своей красе», — подумал публицист. У Дедушкина даже возник порыв побежать домой и письменно зафиксировать удачную лингвистическую находку в специальной тетрадке. Однако он вспомнил, что дал себе твердое обещание не перетруждаться и отдыхать по выходным, поэтому решил поговорить с несчастным ребенком. «Заложу в его голову правильные, материалистические идеи, чтобы из этого маленького соплячка не вырос большой соплецист, хе-хе…», — козырнул он сам перед собой остроумием, наметив всенепременнейше добавить и эту фразу в свою тетрадь лингвистических находок. «Полезные идиоты нам нужны. Правда, неизвестно еще, можно ли сделать его полезным, хе-хе…», — продолжал он радоваться собственному остроумию.

«Соленых» словечек Макар Владимирович не боялся, считая их одним из эффективнейших средств в арсенале карлсонистов в борьбе за идеологическую правоту. Ведь еще великий Хлодвиг Фейерблямс говаривал, что приравнивать субъективное ощущение к объективному миру «значит приравнивать поллюцию к деторождению». Дедушкин даже с сожелением подумывал о том, что примененное этим философом выражение не слишком ядреное. Ясно же, что и под поллюцией, и под деторождением подразумевалось что-то гораздо более плотское и даже матерное. Эх, если б не цензура, можно было бы загнать махудавцев в такие глубины унижения, откуда им оставалось бы только скулить о собственной неполноценности и просить прощения за свои путанические выверты.

— На-ка, Антипка, приведи свой нос в порядок, — сказал Макар Владимирович, протягивая несчастному ребенку не без некоторой брезгливости свой носовой платок.

— Спасибо, дядя, — ответил Антипка, старательно размазал сопли по лицу и хотел было вернуть, но Дедушкин с помощью выразительной мимики и жестикуляции убедил собеседника забрать безнадежно оскверненный гигиенический аксессуар себе и положить в кармашек замызганной курточки. После некоторой паузы Макар Владимирович спросил:

— Скажи-ка мне, Антипка, отчего твоя машинка без колесиков?

— Я хотел посмотреть, как они приделаны, оторвал, а обратно они не хотят, — объяснил мальчик.

— Чтобы… — Дедушкин хотел сказать «господствовать над материей, нужно обогатить память свою знанием всех тех богатств, которые выработало человечество», но решил, что для Антипки такие понятия будут пока сложноваты, поэтому выразился попроще: — Чтобы чинить машинки, нужно читать побольше книжек. Ты знаешь что такое книжки?

— Конечно, — ответил дурачок. — Это такие, со страничками, а на них буковки. Мама купила мне две книжки: синюю и большую. В большой много картинок и мало буковок, она мне больше нравится. Мама говорит, что в синей тоже интересные сказки, даже еще лучше, чем в большой, даже картинки есть, но они серые и неинтересные. Читать у меня не получается. Буковки скучные и маленькие, и их много. Я синюю книжку не люблю. Я большую люблю, там картинки большие и цветные. И буковок совсем немножко. И буковки в большой книжке тоже большие. Зато из синей книжки можно делать Беркляку-Закаляку.

— Это как же? — изумился Дедушкин.

— Ну, мне ведь эта синяя книжка не нужна. Я вырываю из нее странички, комкаю, и получаются разные необычные… беркляки. Иногда они похожи на человечков, и тогда я с ними играю и даже разговариваю. А если беркляка получился неинтересный — я его выбрасываю, и вырываю еще одну страничку и опять ее комкаю. Самый лучший беркляка получается, если сначала накалякать на странице цветными карандашами. А еще лучше фломастерами. Это уже не беркляка, а Беркляка-Закаляка.

Тут Антипка как будто о чем-то вспомнил, не прощаясь сорвался с места и побежал в сторону своего подъезда, волоча за собой на веревочке громыхающую по асфальту машинку без колес.

— Макар Владимирович, вы не моего ли Сашку ждете? — раздался женский голос. Это обратилась к нему из окна второго этажа супруга Богдашкина. — Он не выйдет сегодня. Вчера какие-то медицинские опыты над собой ставил, так заражение крови схлопотал, на скорой увезли, еле откачали. Ох, разводиться с ним, дурнем, наверно, придется…

«Вот! Вот до чего доводит ваш несчастный… соплецизм!» — негодовал Дедушкин. У него уже пропало настроение играть в шахматы. Он заторопился домой, за родной письменный стол. Ему страстно захотелось обличать проклятых душегубов махудавцев.

— Клавздюша, завтрак отменяется, я работать, — сказал он, буквально влетев в квартиру, торопливо переобувшись в домашние тапочки и энергичными шагами направляясь в кабинет.

— Всё-бы ему работать… — пробурчала супруга. — Обещал ведь по выходным отвлекаться от своей публицистики. Хоть бы раз жену в парк или в кино сводил…

Макар Владимирович между тем оседлал волну нахлынувшего вдохновения и написал:

Попавшийся на удочку махудавцев слабохарактерный товарищ Богдашкин, видимо, предался сладостным мечтаниям о великой роли, которую ему предстоит сыграть в науке. Он начал проводить медицинские опыты прямо на себе самом, чуть не распрощавшись от этого с жизнью. По-моему, он заслуживает не столько сострадания, сколько порицания. Разве обогатил он память свою знанием всех богатств, которые ему могли бы подсказать старшие товарищи карлсонисты, прежде чем пускаться на научную авантюру? Нарушив принципы централистического демократизма, Богдашкин едва не лишил ряды партии ценного сотрудника, не раз защищавшего честь нашей организации на шахматных турнирах.

… Когда же, наконец, дойдет до наших шалопайствующих молодых адептов, что не следует чураться простого и ясного учения великих Карлсона и Энгельсона, не следует украшать его совершенство всякими идеалистическими «бантиками»? Преимущества и наглядность нашей идеологии как высшей стадии развития материалистической мысли так же очевидны, как преимущество книжки с картинками, где каждый ясно может увидеть устройство мира, перед мутными, абстрактными, не одухотворенными светочем карлсонизма текстовыми камланиями, уходящими корнями в царство какого-нибудь средневекового шарлотана Беркляки.

Макар Владимирович не знал, что в момент, когда он писал эти слова, под окнами его кабинета на дрожащих от слабости ногах пробирался домой сбежавший из стационара Богдашкин. В одной руке у него была капельница, от которой он не решался пока отключиться, в другой — результаты лабораторных анализов, выкраденных из собственной медицинской карты. Исследования, которые затеял Богдашкин, требовали сложного оборудования, имевшегося только в БСМП города Женевска. Ради них он и проделал весь этот трюк с «заражением крови». На Сашкином лице сияла блаженная улыбка: результаты анализов в точности соответствовали рассчетам, которые он проделал перед рискованным опытом, проведенным над собственных организмом. («Не на других же людях экспериментировать», — решил он, когда ему в голову пришла одна перспективная медицинская идея).

Навстречу Богдашкину в сторону мусорки шла несчастная мама Антипки. В одной руке у нее был прозрачный полиэтиленовый пакет с какими-то бумажными комками, на которых проступали хаотические следы от фломастеров и цветных карандашей. В другой руке — корочки от книги с полностью вырванными страницами. На синей обложке значилось: «Льюис Кэрролл. «Алиса в Стране чудес».