Макар Дедушкин и Боженька

Однажды Макара Владимировича Дедушкина как выдающегося публициста современности пригласили выступить на межгородскую олимпиаду по карлсонизму. Ну, как межгородскую… Это, конечно, громковато сказано. На мероприятие явились представители всего двух городов — Женевска, где жил Дедушкин, и Цюрихоградска, в котором олимпиада и проводилась, но поскольку финансировал мероприятие сам Соломон Львович Тромбский, прошло оно с большим размахом. «Да, да… Именно финансировал, а не спонсировал. Наше карлсонистское финансирование в корне отличается от буржуазного спонсирования тем, что состоятельные люди, которые — и не нужно этого стесняться — несомненно есть в наших рядах, сформировали свои… э-э-э… сбережения не в результате оголтелой эксплуатации пролетариата, а благодаря научному, карлсонистскому, подлинно материалистическому подходу к экономике, рациона… и… махина…» Но тут мысли его окончательно спутались, и он заснул.

Дело в том, что мы застали нашего героя уже по дороге домой. На олимпиаде Дедушкин блестяще выступил с докладом «Прогрессивные штанишки с моторчиком против упаднического дирижаблестроения». Его доклад был последним, так что публика, с удовлетворением дождавшись конца его выступления (а заодно и официальной части мероприятия) буквально на руках вынесла Макара Владимировича сначала в буфет, а затем в холл, где были накрыты столы для банкета, а за кулисами был припрятан даже целый цыганский хор. Соломон Львович особенно тщательно позаботился об этой части программы, так что неформальное общение удалось на славу. К концу бурных застольных дебатов Макар Владимирович так наклюкался, что не мог уже, как говорится, «переплюнуть через губу». Вследствие этого на верхнюю полку купейного вагона, следующего домой в Женевск, он был также на руках закинут восторженной его красноречием публикой и теперь вот, немного отлежавшись под мерный стук колес, приходил в сознание.

– Вот вы, Макар Владимирович, вроде как материалист, да еще и работник умственного труда — услышал он ироничный тенорок, — а нервные клетки головного мозга совсем не бережете.

– Опять ты, Боженька! — раздраженно подумал Дедушкин. Голос доносился из глубин подсознания, поэтому произносить слова вслух было не нужно. — Я же тебя прогнал и строго-настрого запретил возвращаться. Вон, к Луначальскому ступай или к Богдашкину. Это они любят с тобой заигрывать.

– Прогнать ты меня не имеешт права, потому как нам, боженькам, в каждом человеке полагается отдельное благоустроенное… койкоместо. А дальше уж как повезет. Некоторых боженек хозяева холят и лелеют, отдавая в их пользование чуть ли не всю черепную коробку. А ты меня, значит, в кладовке запер, дверь всяким хламом завалил, и решил, что избавился. Не тут-то было! Поскольку я с твоей, материалистической точки зрения, всего лишь подавленная структура сознания в нейронных дебрях твоего мозга, в моменты, когда ты ослабляешь силу своей рациональности (напиваешься, например), контроль за изолятором, куда ты меня поместил, ослабевает, и я отыгрываюсь на тебе по полной программе. Пора бы привыкнуть. А что касается Луначальского и Богдашкина, то у них собственные боженьки есть, а я как к тебе прописан, так никуда и не съеду до самой твоей смертушки. «Your own personal Jesus, Someone to hear your prayers» — нарочно затянул он было песню, чтобы позлить Дедушкина.

– Вот ведь гаденыш… — подумал Дедушкин аккуратно, чтобы Боженька не услышал, но тот, видимо, контролировал всё внутричерепное пространство и бесхитростно парировал:

– Сам ты гаденыш. Мало того, что без веры живешь, интуицию от себя прочь гонишь, так еще и у других эти качества калечишь. Кто затеял травлю Богдашкина, который всего-то навсего захотел проверить некоторые свои интуитивные догадки опытным путем, да к тому же не на миллионах невинных людей, а на самом себе? Ну, споткнулся бы молодой человек о свои заблуждения, сам бы и покаялся потом. А ты его жестоко высмеял перед всеми, самолюбие ущемил, шестеркой своей сделал.

– Не тволе дело. Я поступил с ним в соответствии с требованиями партийной дисциплины, чтобы солипсизмом бросил заниматься. Ты лучше скажи вот что. Есть идеи, которые, убедившись в их ложности, человек отбрасывает, забывает. Например, ребенок думает, что ветер дует от того, что деревья качаются, но когда узнает истинную причину…

– Что-что узнает?

– Ну, что ветер дует потому, что воздушные потоки…

– И смех, и грех с вами, материалистами. Такое ощущение, что свою любимую «материю» вы изучаете не иначе, как по научно-популярным журналам вроде «Вокруг света» или, в лучшем случае, «Наука и жизнь». Тебе, видимо, забыли сообщить, но ветер действительно дует потому, что деревься качаются.

– Не пытайся задурить мне голову своими романтическими бреднями, Экзюпери хренов. Ты прекрасно понял, что я имел в виду: некоторые идеи оказываются бесполезными, опровергнутыми, как теория о плоской Земле, например, а раз так тратить на них нерврую энергию бесполезно, и они должны в мозгу как-то рассасываться, аннигилировать…

– Вот уж и Земля у него не плоская. Ты давно дальше 100 километров от своего Женевска-то отъезжал, Коперник доморощеный?

– А мне и отъезжать никуда не надо, в книжках все написано. Да и Соломон Львович рассказывал, он два раза кругосветное путешествие совершал.

– Вот у Соломона Львовича и пусть Земля будет круглая, а с тебя и плоской достаточно. Ну, ладно, пусть небольшой горочкой, а то ведь ты сейчас про линию горизонта рассуждать начнешь.

– Я и без всяких горизонтов тебя сейчас уделаю. А ну признавайся, когда человек на Земле еще не существовал, кто осознавал природу? Ихтиозавры что-ли? А до них вообще червячки какие-нибудь были, так что же по-вашему, по-идеалистически, мир существовал в сознании червячков что ли? Но ведь и это не все. Геологи говорят, что были времена, когда на нашей планете и червячков-то никаких не было! Вообще жизни не было никакой! А значит и нервной деятельности не было ни высшей, ни даже низшей. А раз так, значит материя первична, а сознание вторично! Что, съел?

– Ой, уморил! — ухохатывался в своей кладовке Боженька. — С тобой, Макарка, хорошо фильмы вроде «Назад в Будущее» снимать. Напиши-ка в Голивуд, может есть у них вакансия сценариста. То есть ты-то, конечно, туда на машине времени летал и своими глазами вместе с червячками да ихтиозаврами ранними стадиями эволюции любовался. Ха-ха-ха! Ну, брат, не ожидал от тебя. Ведь ты же юрфак закончил, да не какой-нибудь, а лучший в стране — при Камызякском университете! Даром, что экстерном. Вот экстерн-то, тебя, видать, и подкачал. Скажи мне как юрист, можно ли подшить к делу события, которых своими глазами никто не видел? Если бы судебные разбирательства велись на основании показаний каких-то там… геологов, у нас бы не 10 процентов населения, а половина страны по лагерям чалилась.

– С тобой, Боженька, спорить надо лишь покушавши гороху.

– Нельзя ли как-нибудь контролизовать свою… физиологию? — донесся с нижней полки недовольный женский голос.

– Пардон, мадам, не в то окно…, — заплетающимся языком извинился Макар. Он вдруг осознал, что это только в голове у него разворачивается эпический философский диснут с Боженькой, а в реальности он пьяный едет на верхней полке поезда «Цюрихоградск — Женевск» и, кажется, действительно немного утратил бдительность в контроле над рефлексами своего организма. Это подтверждалось и заливистым хохотом, доносившимся из Боженькиной кладовки.

– Азм есмь человек, и ничто физиологическое мне не чуждо! — парировал он этот смех, который, впрочем, после этой фразы только усилился. Дождавшись, когда Боженька проржется, Макар сказал с напускным примирением:

– Так вот, я и говорю: ложные идеи должны атрофироваться; ты — ложная идея; почему ты никак не свалишь из этой чертовой кладовки, а каждый раз, стоит мне лишь чуть-чуть утратить свою материалистическую бдительность, кажешь мне оттуда свои фиги?! — заорал он, вновь теряя контроль над эмоциями и физиологией. С нижней полки раздалось недовольное бормотание и ворочанье.

– Дурак ты, Дедушкин, недаром у тебя четверка по логике в универе была. Простой силлогизм решить не можешь. Если ложные идеи со временем рассасываются, а Боженька за столько лет не рассосался, значит Боженька — не ложная идея.

– Нет, ложная! Я в своей голове хозяин! Сказал, что не буду в тебя верить — и точка!

– А тот, кто считает, что он у себя в голове хозяин называется субъективный идеалист, бе-бе-бе, — издевался Боженька.

– Ну, знаешь ли… - вышел из себя Макар. — Пользуешься тем, что я пьян и беспредельничаешь тут у меня. Вот я тебе задам!

Дедушкин изо всех сил навалился на дверь своей внутренней кладовки, через чуть приоткрытую дверь которой проникал заполняющий весь череп Боженькин хохот. Он мысленно подтаскивал к этой двери все, до чего мог дотянуться: справочник по сопромату, энциклопедический словарь юного астронома, недавно прочитанную книжку про динозавров и даже непонятно как подвернувшийся под руку порнофильм «Воспитание баронессы». Он решил завалить Боженькину дверь вообще всем хламом, которым успел обогатить память свою за долгие годы занятий публицистикой, но то ли от натуги, а может от того, что воздух в купе уже до предела насытился токсичными веществами, а уровень кислорода на верхней полке, напротив, достиг критического минимума, провалился в похмельное небытие…

Утром поезд прибыл в Женевск. Попутчики уже вышли, проводник, видимо, проветрил вагон и состав воздуха в купе пришел в норму. К Дедушкину вернулась некоторая ясность мысли, которая еще более усилилась в связи с тем, что на перроне его встречала Клавздюша: она предусмотрительно принесла минералочки.

– Счастье ты мое, — улыбался Макар Владимирович, обнимая супругу и с удовольствием отхлебывая из пластиковой бутылки. — А давай прямо сейчас сядем на эту вот пригородную электричку, да рванем куда-нибудь на природу. В ромашковых полях поваляемся, на облака полюбуемся, из какого-нибудь лесного ручейка водички попьем. А то у меня ощущение, как будто внутри черепа ручную гранату взорвали, да еще и из огнемета по стенкам прошлись. Ох уж этот Шлема, вечно-то закатит банкет на широкую ногу, а нам, похмельным, потом отдувайся…

– Что это тебя, Макарка, на идеализм потянуло? — игриво изумилась супруга. — Пятерки по Закону Божьему припомнил?

– Но-но… Никакого идеализма в наших стройных карлсонистских рядах. — Просто физиологические потребности в общении с природой нужно иногда удовлетворять непосредственным, так сказать, образом. Природа, Клава, есть объективная реальность, данная нам в ощущениях. За ощущениями сейчас с тобой поедем. Мы поедем, мы помчимся… — замурлыкал он песенку и, опираясь на Клавздюшу, поскольку все еще пошатывался после вчерашнего, двинулся в направлении пригородных касс.