Александр Македонский, Робинзон Крузо и «неправильные пчелы»
Древнегреческий историк Онесикрит, сопровождавший Александра Македонского в походах, был восхищен, узнав о выращивавшемся в Индии сахарном тростнике и удивительном сладком продукте, который из него получают. «Это странное местное растение — тростник, дает мед без пчел!», — записал он, как утверждает официальная наука, около 327 г. до н.э. К сожалению, первоисточник этой цитаты мне найти не удалось, но она неизменно присутствует во всех материалах, касающихся происхождения сахара.
Прошло около 2000 лет со времен Александра Македонского и Онесикрита. Европейцы, открыв Америку (Вест-Индию), ни с того ни с сего вспомнили о сахарном тростнике и начали активно выращивать его в Бразилии в промышленных масштабах. Одно из характерных описаний этого экономического увлечения, вспыхнувшего среди европейских предпринимателей в XVII в., можно найти в неожиданном источнике — книге Даниэля Дефо о приключениях Робинзона Крузо. Она опубликована в 1719 г.
В обыденном представлении этот приключенческий роман повествовует о европейце, оказавшемся на необитаемом острове и сумевшем, благодаря своей цивилизованности, выжить и более-менее комфортно устроиться даже в таких экстремальных условиях. Но если прочитать роман Даниэля Дефо, а не судить о нем по пересказу в детской телепередаче «Будильник», то выяснится, что повествование о жизни на изолированном острове занимает не такую уж и большую часть текста. Прежде чем оказаться в изоляции, Робинзон побывал в рабстве у африканских арабов, бежал из плена, и, что интереснее всего в связи с разговором о сахарном тростнике, успел разбогатеть на плантаторстве в Бразилии. Он и на необитаемый остров-то попал потому, что был отправлен коллегами-латифундистами на восток за Атлантику по коммерческой надобности.
Приведу длинную цитату из «Жизни и удивительных приключений Робинзона Крузо», которую вряд ли помнит большинство наслышанных о сюжете этой книги.
Наш переезд до Бразилии совершился вполне благополучно, и после двадцатидвухдневного плавания мы вошли в бухту Тодос-лос Сантос, или Всех Святых. Итак, я избавился от самого великого бедствия, какое только может постичь человека: я уже не был рабом, и теперь мне оставалось решить, как устроить свою жизнь.
Я никогда не забуду благородного поведения капитана португальского корабля. Он ничего не взял с меня за проезд, честнейшим образом возвратил мне все мои вещи и дал мне сорок дукатов за львиную шкуру и двадцать — за шкуру леопарда, вообще, купил всё, что мне хотелось продать, в том числе ящик с винами, два ружья и остаток воска. За всё это я выручил двести двадцать червонцев и с этим капиталом сошёл на берег Бразилии.
Вскоре капитан ввёл меня в дом одного своего знакомого, владельца большой сахарной плантации и сахарного завода. Я прожил у него довольно долго и благодаря этому ознакомился с культурой сахарного тростника и с производством сахара. Видя, как хорошо живётся здешним плантаторам и как быстро они богатеют, я решил поселиться в Бразилии и тоже заняться этим делом. На все свои наличные деньги я купил участок земли и стал составлять план моей будущей плантации и усадьбы. Я решил вложить в это предприятие и те деньги, которые оставил на хранение в Лондоне, у вдовы своего приятеля-капитана. У меня был сосед по плантации, португалец из Лиссабона. Он находился приблизительно в таких же условиях, как я. Мы были с ним в самых приятельских отношениях.
У меня, как и у него, оборотный капитал был весьма невелик, и первые два года мы оба едва могли прокормиться доходами с наших плантаций. Но по мере того, как мы расширяли возделываемые земли, наши дела улучшались; на третий год каждый из нас засадил часть своей земли табаком и разделал к следующему году по новому большому участку под сахарный тростник.
Но увы! благоразумие никогда не было моей отличительной чертой. С течением времени я стал тяготиться жизнью на плантации. Я понял, что навязал себе на шею дело, не имевшее ничего общего с моими при родными склонностями. Однообразное, полное трудов и забот существование, которое я вёл теперь, было прямо противоположно той кочевой, богатой приключениями жизни, о которой я мечтал, ради которой покинул родителей и пренебрёг их советами. Трудясь на плантации, я часто с горечью говорил себе, что прозябать так, как сейчас, я мог бы и в Англии, не забираясь за пять тысяч миль от родины, в чужую страну, где у меня нет друзей, где я никогда не получу даже весточки от родных и близких.
Однако я не давал бесплодным сожалениям и мрачным мыслям отвлекать меня от работы. В следующем году я продолжал возделывать свою плантацию с большим успехом и собрал пятьдесят тюков табаку сверх того количества, которое я уступил соседям в обмен на предметы первой необходимости. Все эти пятьдесят тюков, весом по сотне с лишком фунтов каждый, лежали у меня просушенные, совсем готовые к отправке в Лиссабон. Итак, я преуспевал; но по мере того, как дела мои расширялись, в моей голове зарождались замыслы и планы, совершенно неосуществимые при моих скромных средствах. Я не хотел довольствоваться теми житейскими благами, которыми располагал. Во мне всё усиливалось желание разбогатеть как можно скорее, любым способом. Оно-то и явилось для меня причиной таких бедствий, какие вряд ли кому-либо пришлось испытать.
Живя в Бразилии почти четыре года и значительно расширяя свои дела, я, само собою разумеется, не только изучил португальский язык, но и познакомился с моими соседями-плантаторами, а также и с купцами из Сан-Сальвадора, ближайшего к нам портового города. Я часто рассказывал им о двух моих поездках к берегам Гвинеи, о том, как ведется торговля с тамошними неграми и как легко там за безделицу, за какие-нибудь бусы, ножи, ножницы, топоры, стекляшки и тому подобные мелочи, приобрести не только золото и слоновую кость, но даже купить у вождей негритянских племён невольников для работы на плантациях в Бразилии.
Мои рассказы они слушали очень внимательно и подолгу расспрашивали меня об этих краях. Однажды вечером нас собралась небольшая компания — несколько человек моих знакомых плантаторов и купцов, и мы оживлённо беседовали на эту тему. На следующее утро трое из моих собеседников явились ко мне и объявили, что, пораздумав хорошенько над тем, что я им рассказал накануне, они пришли ко мне с весьма серьёзным предложением. Взяв с меня слово, что всё, что я от них услышу, останется в тайне, они сказали мне, что хотят снарядить корабль в Гвинею за золотым песком, слоновой костью и рабами для своих плантаций. Затем они предложили мне отправиться на этом корабле в Гвинею а там взять на себя сбыт товаров, которыми они его нагрузят.
Итак, многотысячное войско Александра Македонского узнает о технологии получения сахара из тростника за 300 лет до Рождества Христова. Множество узнавших о ней вернулось с этим полезным знанием на родину в Европу, а так же в Африку и на Ближний Восток, где вскоре образовались греческие эллинистические государства.
Сахар производится довольно просто. Нужно собрать тростник и некоторое время выпаривать. Да, долго, да, он не везде растет, но земель с теплым и влажным климатом греки как раз в то время захватили немало.
Сахар — продукт, без которого нынешняя жизнь просто немыслима. Из-за затруднения доступа к нему маленькие дети закатывают истерики. Несколько ложек его могут спасти от истощения в голодные времена. Доходы от торговли сахаром были сопоставимы с коммерческими оборотами наркомафий. И вот от этого чудесного, благодатного вещества европейцы 2000 лет брезгливо воротили нос: «Фи, сахар какой-то! Для зубов вредно! Не экологично! Способствует ожирению!». И это во времена, когда от недоедания в иные годы могло вымереть до двух третей населения. Такое игнорирование просто немыслимо.
Так может быть хронологическое расстояние от открытия сахара солдатами Александра Македонского до появления плантаций в Бразилии измеряется не тысячелетиями, а десятилетиями?
Кстати, выращивание сахарного тростника быстро истощает землю и может привести к опустыниванию. Не так ли появилась пустыня Сахара?